части капрала Стефанского спросили о его дальнейших планах, Мечислав не колеблясь ответил:

— Сражаться с фашизмом!

В тот трудный час Стефанский стал бойцом тайного фронта. После нападения Германии на Советский Союз ему приказали отправиться в Ровно, где находилась его семья и многочисленная родня, бежавшая из оккупированной гитлеровцами Польши, и ждать, когда ему подадут сигнал действовать. С помощью верных друзей Мечислав устроился истопником в гебитскомиссариат. Здесь работала группа советских военнопленных. И вот к ним зачастил молодой человек с фашистским значком на отвороте рубахи. Стефанский знал об этом парне, что зовут его Николай, фамилия — Струтинский. Слышал, что в городе о нем идет недобрая слава: не раз его видели в одной машине с каким-то немецким офицером. Поэтому Стефанский встревожился. Сидит и болтает о разных пустяках, задерживается допоздна, а уходит вроде бы ни с чем. Но однажды заявил напрямик: «Твой карантин окончен, Мечислав. Жди сегодня вечером нашего человека».

Вечером у дома остановился черный «опель», из машины не спеша вышел бравый обер-лейтенант.

— Хайль Гитлер! — гаркнул он, едва переступив порог, и по всей форме пристукнул каблуками. Снял перчатку и подал руку. А Мечислава бил озноб. Видимо, почувствовав это, Пауль Зиберт (так гость представился) даже не подал вида, только в уголках губ на какой-то миг блеснула улыбка и застыла в непроницаемой маске безразличия и высокомерия немецкого офицера. Удобно усевшись на стуле, не снимая фуражки с высокой тульей, Зиберт стал расспрашивать о житейских мелочах. Стефанский ему отвечал, а сам все думал, к чему бы это. Однако долго строить догадки не пришлось.

— Дорогой Мечислав, мы свои. Не надо бояться. Я советский разведчик. Зовите меня Грачев. В Москве вас помнят. «Центр» рекомендует привлечь вас к работе.

И тут Грачев на чистейшем русском языке назвал Стефанскому пароль, с которым должен был прийти к нему связной «Центра».

Так Мечислав Стефанский познакомился с Грачевым. Правда, в тот вечер он так и не поверил, что Зиберт — советский резидент или хотя бы связан с подпольным движением: слишком уж все в нем — и внешний облик, и манера себя вести — было арийским. Поэтому к новому визиту Грачева — Зиберта Мечислав отнесся весьма осторожно. Гость понял его тревогу.

Через некоторое время снова появился Струтинский и увез Мечислава в отряд. Стефанский увидал партизанский лагерь и вел долгий разговор с Медведевым, с его разведчиками.

В то время Кузнецов и его боевые товарищи готовились к одной из самых дерзких и смелых операций советской разведки — в годы Отечественной войны в глубоком тылу врага. Однажды Кузнецов подъехал к дому Стефанских, неся с собой офицерский вещмешок и небольшой чемодан. Весь он был какой-то замкнутый, сосредоточенный. Сразу после приветствия перешел к делу:

— Мечислав! Мы предлагаем принять участие в одной операции. Должен предупредить: дело весьма опасное и может случиться, что не выйдем из него живыми. Так что, прежде чем дать ответ, хорошенько подумайте.

— Я — солдат. И долг для меня превыше всего.

— Тогда быстро переодевайтесь. — С этими словами Кузнецов открыл чемодан и вытащил из него мундир лейтенанта, а из вещмешка — ботинки.

«И все как на меня шито, даже ботинки пришлись по ноге. Это тоже, если хотите, своего рода разведка, — улыбаясь, вспоминает Мечислав. — Куда и зачем мы едем, я еще не знал. Уже в машине Николай Иванович спросил:

— Мечислав, вам приходилось когда-нибудь красть?

— Нет, не приходилось.

— А мне вспомнилось, как в школе я подрался с мальчишкой, который утащил из класса чернильницу. Ох и драчка была тогда! — И обвел смеющимися глазами всех сидящих в машине. — А сейчас мы с вами будем не чернильницу — генерала красть…»

Улица Млынаровская, 3. Особняк генерала, обнесенный двумя рядами колючей проволоки, напоминает крепость. У ворот — часовой. Мимо особняка промчался раз, другой с небольшими промежутками серый «адлер». Рядом с шофером непринужденно полулежал на сиденье Пауль Зиберт. Заднее сиденье занимали Мечислав Стефанский и Ян Каминский, оба тоже в немецкой форме.

Каминский был членом действовавшей в Ровно польской антифашистской организации и, когда ему представилась возможность, стал с готовностью помогать медведевцам. Кузнецов привлек этого смелого человека к разведывательной работе, во всем полагался на него, брал на самые опасные операции. Мужество и отвага Яна Каминского в 1943 году отмечены орденом Ленина.

— Его все еще нет дома, — невозмутимо сказал Кузнецов. — Штора опущена.

Поднять штору должна была Лидия Лисовская. Это — сигнал к началу «акции Ильген». К тому времени очаровательная пани Леля перекочевала с улицы Легионов в генеральский особняк. Ильгену приглянулась симпатичная официантка из «Дойче-гофф», и он пожелал, чтобы она стала его экономкой. Видимо, это был тот редкий в истории мировой разведки случай, когда желание командующего карательными войсками совпало с желанием еще двух заинтересованных служб — СД, которая не прочь была иметь в доме генерала вермахта своего соглядатая, и руководства «Центра», которое полностью одобрило внедрение советской разведчицы на службу к высокопоставленному гитлеровскому чину. Теперь Лисовская должна была обеспечить успех операции по похищению своего «шефа».

Дальше маячить на глазах у охраны было рискованно. И Кузнецов решил действовать. Он вышел из машины и уверенным шагом кадрового служаки направился в особняк.

— Герр генераль ист цу хаузе? (Господин генерал дома?) — небрежно бросил Зиберт часовому.

— Господин офицер, я по-немецки не понимаю…

Кузнецов уже знал, что в этот день охрану особняка несли солдаты из так называемых украинских казачьих националистических формирований.

— Я из Житомира, у меня срочный пакет генералу фон Ильгену. — Обер-лейтенант брезгливо махнул рукой и направился к двери мимо опешившего казака. Следом за ним — два офицера и солдат. Через несколько минут русский денщик Мясников и казак, охранявший особняк, были обезоружены. Место часового занял Струтинский.

Раздался телефонный звонок. Лисовская взяла трубку. Ильген предупреждал, что задерживается, но скоро будет.

— Скорее, майн либер! Обед давно готов, и я жду не дождусь.

Все заняли места согласно разработанному плану. Стефанский — за шкафом, Каминский спрятался за буфетом, Кузнецов стал за дверью, открывающейся внутрь комнаты.

Денщик и часовой испуганно посматривали на прибывших, они уже, видимо, сообразили, что к чему.

— Мы советские разведчики. Поможете — будете жить, а иначе… — обер-лейтенант сделал выразительный жест рукой.

— Нас насильно мобилизовали… Мы рады бы податься к партизанам. Приказывайте — сделаем все, что надо.

Казак сразу предложил:

— Генерал знает меня в лицо. Дозвольте мне снова стать на пост.

Кузнецов разрешил. Это был риск, но другого выхода не было. К тому же Николай Иванович рассуждал так: казаки прекрасно понимают, что это для