Конечно, уже в этот день начались грабежи. Во второй половине дня Адам Заславский подошел к собору — посмотреть. Это строение возвышалось над всем городом. Огромный, на высоком холме. В соборе, тесно сбившись, прятались местные жители. Целые семьи лежали на каких-то тряпках, постеленных на каменный пол возле алтаря. Умирающий старик пытался молиться. Мать кормила грудью укутанного в лохмотья ребенка. Сверкающее золотом убранство собора (здесь пока не грабили) — и людские нужда и несчастье. Лики святых на иконах были затенены полумраком, как бы померкли.

Рядом с собором, возле притулившейся к нему церкви, стояла небольшая группа солдат и офицеров. Заславский узнал охрану Мюрата, некоторые ему были знакомы. Русский священник суетился рядом, выкрикивал угрозы на латыни, руками махал, показывал на дом архиерея. Пытался вырвать из рук военных расшитые золотом священнические одежды. Подойдя поближе, Адам увидел, что вся земля вокруг не в один слой усыпана мелкими монетами. Наверно, высыпались из мешков, которые солдаты волочили из церкви. Священник, горестно бормоча и ползая на коленях, стал собирать эти монеты и укладывать опять в мешки. Заславский не досмотрел, чем закончилось, ушел.

За разговором Маша с Алешей не заметили, как вышли на луг. Солнце уже припекало, время близилось к одиннадцати. Луг был большой, заливной. Он тянулся от домов к Днепру и вширь. Начинался здесь, за окраинными домами, и уходил за горизонт, в неизвестность, точнее, просто за город. Там, за горизонтом, он становился пригородной территорией, сельской местностью.

Почти сразу в тени большого клена они увидели автомобиль. Люди, которые на нем приехали, копошились у часовни. Ее построили недавно, лет семь назад, на месте деревянной церкви, которую в XI веке поставил рядом с местом гибели Глеба смоленский князь Ростислав. Вокруг этой самой церкви здесь уже к началу XII века образовался Борисоглебский монастырь.

Два месяца назад здесь начались раскопки. Маша слышала, что приехали археологи из Москвы. Сейчас пятеро мужчин копошились недалеко от часовни на самом солнцепеке. В одном из них Маша узнала Ружевича. Она не очень удивилась: Виктор Николаевич — специалист номер один по истории Смоленщины, кого и приглашать в качестве консультанта, если не его. Кстати, теперь понятно, почему прячущийся в тенечке автомобиль показался ей знакомым. Хотя Ружевич на работу предпочитал ходить пешком, машину его музейные сотрудники знали.

Алексей с Машей подошли ближе. Археологи сгрудились вокруг какой-то железной штуковины — видимо, только что откопали.

— Это фрагмент креста, верхняя часть, — сказал один, с бейсболкой и в майке, обвязанной вокруг талии — чтобы не потерялась, что ли?

— Да, — согласился другой. Этот был постарше, в соломенной шляпе и промокшей от пота футболке. — Обратите внимание, ковка какая сложная — хороший мастер делал. Только это, конечно, уже позднее изделие, не раньше XIX века. Как думаете, Виктор Николаевич? — повернулся он к Ружевичу.

— Возможно, это остатки того креста, который поставил здесь в конце XIX века муромский купец Ермаков. Он излечился водой из святого колодца и в благодарность водрузил здесь золоченый крест, — помедлив секунду, авторитетно пояснил Ружевич.

Все закивали. Маша уважительно покосилась на колодец. Теперь он был закрыт железной крышкой, пить из него считалось небезопасным, вода грязная. А раньше, всего полтора века назад, был целебным.

— Позолота совсем не сохранилась, — протянул тот, что помладше.

— Она и должна была за это время стереться, тем более в земле валялся. Большого интереса этот крест для нас не представляет, — пояснил старший.

Из того же переулка, откуда недавно пришли Алексей с Машей, выехала «Газель».

— О, вот и телевизионщики! — оживился Ружевич.

Маша поняла: его пригласили с телевидения, чтобы принял участие в съемке. Авторитет Ружевича придавал раскопкам дополнительный вес в глазах смолян. Виктор Николаевич и тот, что постарше, двинулись навстречу «Газели», остальные пошли за ними. Из часовни вышел человек в рясе, помахал Алеше рукой. Кивнув Маше, Алеша направился к часовне.

Около найденного фрагмента из компании археологов задержался один — не очень молодой, но подтянутый, в белой майке. Лицо загорелое, на голове бейсболка. «Чем-то на нашего Якуба похож», — подумала Маша. Он внимательно осматривал добытую вещь, счищал ржавчину с многочисленных завитушек. Да, похоже, обломок креста, очень красиво выкованного. Тонкое железное кружево шло по краю, завиваясь в узоры.

— Евгений Олегович, — позвали от машины, — идите сюда, все должны быть в кадре! Мужчина двинулся было к ним с обломком в руках. — Да оставьте вы эту железяку! Она позднего происхождения, у нас есть что показать интереснее, — крикнул ему старший. Евгений Олегович осторожно положил обломок креста на траву и пошел к «Газели».

Оставшись одна, Маша подошла ближе и с трудом подняла массивный предмет. Какие интересные завитушки! Это же надо — как будто резцом, так четко вырезаны. Ржавые, а все равно красивые. И такие сложные. Да ведь они разные все! Неужели молотом можно выковать такое? Она вспомнила подмигивающего кузнеца из своего сна, и железный обломок стал ей как-то ближе, вроде как отозвался приятной прохладой на ее прикосновение.

Маша снова погладила выступающие скругленные углы завитушек, и вдруг одна из них выпала и оказалась в ее руке отдельно от остальных. Нет, не надломилась, просто одна из окаймляющих крест завитушек выбилась из невидимого пазла. Маша ахнула и оглянулась на «Газель». Грузный русоволосый парень поворачивал на штативе аппаратуру. Худенькая девушка, держа в руках микрофон, беседовала с археологами. Тот, что в соломенной шляпе, что-то показывал ей, осторожно держа на ладони. Ружевич говорил в протянутый микрофон. Девушка-журналистка смотрела на него с интересом, кивала с энтузиазмом.

Маша сунула выпавшую завитушку в карман юбки. Юбку в церковь она надела широкую, длинную, с боковым невидимым карманом.

Сейчас ее вела интуиция. Разум твердил, что она поступает нехорошо и неправильно, но Маша его не слушалась. «Алеше ни за что не скажу, он, конечно, потребует отдать завитушку археологам, — пронеслось в голове. — Потом ему расскажу».

Алеша, кстати, уже шел к ней.

— Извини, с отцом Рафаилом заговорился, редко видимся. Что, пойдем обедать?

— Нет. — Маша покачала головой. — Я сегодня на выставку обещала прийти. У Генки Аллочкиного выставка.

— Может, все-таки успеешь пообедать? Валя какой-то суп необыкновенный варит, для тебя старается! Пообедаешь и пойдешь. А может, и Якуб скоро вернется, поговоришь с ним.

Они уже подходили к «Газели». Маша признала в парне-операторе Севку, который учился двумя курсами старше, а в девушке с микрофоном — свою однокурсницу Лизу Ким. Да, ее друзья работают по специальности, а она… Что ж, все справедливо: Лиза у них на курсе была одна из первых, а курс подобрался очень сильный, почти все, процентов восемьдесят, по специальности устроились. А Севка уже в студенческие годы был фотограф прекрасный. Теперь, значит, оператор на телевидении. Что ж, ничего удивительного.