— У Свирской церкви? — В голове у Маши как будто что-то щелкнуло. — Подожди! — Она вскочила, Буонапарте аккуратно спрыгнул на пол и недоуменно посмотрел на нее, но понял, что сейчас он лишний, и благоразумно удалился на кухню. Маша начала быстро снимать со стола чашки, чайник, пирожки и переставлять на тумбочку.

— Что ты делаешь? — Юрка не мог ее понять. Посуда на тумбочке не помещалась, чашки стояли на самом краю.

— Подожди! — Маша трясла скатерть прямо на пол, но ничего не стукнуло, не звякнуло. Она заглянула под стол, пошарила по полу. Нигде ничего не валялось. — Завитушка пропала! — торжественно объявила Маша.

12 августа император с основными силами Великой армии покинул Смоленск. Двинулись дальше, на Москву. В Смоленске были оставлены резервные войска. Этот город не оправдал ожиданий императора.

Первоначальный план был прост и красив: дать здесь длительный отдых армии перед наступлением. Но в Смоленске и окрестностях не хватало еды солдатам, нечем было кормить лошадей, население вело себя крайне недружелюбно, запах гари не исчезал. Постоянно загорались дома: французские повара, пытавшиеся испечь хлеб для армии в русских — нелепо-громоздких, с лежанками — печах, не умели пользоваться заслонками. В результате угорали, устраивали пожары.

Хотя трупы кое-как прибрали в первый же день, в Смоленске тлели и вспыхивали инфекционные заболевания: колодцы были загрязнены. Взятый с большими потерями город оказался бесполезным. Он не дал армии передышки. Император покинул его.

В день выхода из города основных сил Великой армии прячущимся в соборе местным жителям было велено расходиться по домам — у кого не сгорели. Уцелевшие в пожаре дома горожан были теперь свободны, солдаты их покинули. Дома эти, однако, были основательно пограблены: ни еды, ни сколько-нибудь ценных вещей возвратившиеся хозяева в них не нашли.

Дом священника Мурзакевича тоже освобождался. Гвардейский генерал Легранж, живший здесь три дня, уходил вместе с основными частями. Слуги генерала заграбили постель, волчью шубу, оловянную посуду и в придачу ценные вещи, оставленные на хранение соседкой. Предусмотрительный отец Никифор наблюдал за отъездом и, заметив пропажу, пожаловался генералу. Легранж приказал выгнать надоедливого хозяина за ворота: грабежи в завоеванном городе считались нормой, гвардейский генерал не видел в них ничего зазорного.

Капитан Адам Заславский совсем не радовался, что его часть осталась в этом городе, считай, на отдыхе, в тылу. Смоленск обманул и его ожидания. Город был совершенно чужой, сгоревший, черный. Чуждой была архитектура церквей, их излишне пышное, по-азиатски роскошное убранство, теперь к тому же испоганенное — иконы с грубо выломанными окладами, дыры в стенах от ядер, следы костров на мозаиках… Оставшиеся в городе жители были дикими, угрюмыми, неприветливыми.

Из привлекательного Заславский отметил пару уцелевших каменных домов в центре, небольшую, чудом не сгоревшую березовую аллею у дома губернатора и заливные луга вдоль берега Днепра, уже за крепостной стеной, в западном предместье.

Вот по этому лугу он и решил прогуляться 13 августа. Жара первых августовских дней сменилась мягкой, почти бессолнечной, но сухой погодой, очень напоминающей такие же августовские дни в его родной Варшаве. Адам выехал за недоброй памяти Королевский бастион, свернул, не доезжая разрушенного моста, проскакал по тянущейся вдоль Днепра прямой улице. Здесь многие одноэтажные деревянные домики сохранились, возле некоторых были даже уцелевшие от огня сады. Свернул в один из переулков, ведущих на луг. С одной стороны виднелся Днепр, с другой — огороды, кое-где развороченные снарядами.

Дорожка, которая вела через луг вдоль Днепра, привела к колодцу. Пить, конечно, не стал: во многих городских колодцах вода отравленная. Хотя что удивительного, если трупы плавают? Неподалеку виднелись развалины кирпичных строений. Разрушения были не недельной давности, а другие, давние. Дорожка пошла вверх. За низенькой, побитой снарядами каменной оградой начиналось кладбище.

Адам спешился. Кладбище было не очень большим. Оно уходило вверх по пологому холму, а на его вершине над всей окрестностью возвышалась церковь. Она понравилась Заславскому больше, чем Успенский собор и прочие виденные им смоленские церкви. Эта была как-то строже, что ли. Она устремлялась вверх с жесткой, почти готической прямотой — так показалось соскучившемуся по варшавским костелам Адаму.

Он пошел к церкви вверх по тропинке, ведя коня под уздцы. В этой части города бои были менее напряженными, чем на Королевском бастионе или даже у Рачевки. Но и здесь летали ядра: многие памятники были сбиты напрочь, другие только надломлены, валялись сброшенные с могил каменные кресты. Заславский обратил внимание на то, что кладбище довольно богатое, среди могил возвышалось несколько склепов. Попадались и польские фамилии, многие надписи были сделаны латиницей. Что ж, ничего удивительного: город несколько десятилетий принадлежал Польше, а могилы здесь есть очень старые.

Приблизившись к церкви, Адам увидел, что и она претерпела от недавних боев. Один из углов был сбит, полуразрушен, на стенах чернели многочисленные следы от ядер. Дверь оказалась прикрыта. Странно, неужели солдаты до сих пор не добрались до церковного имущества? Он обошел вокруг. С обратной стороны тоже были видны следы разрушения. За церковью продолжалось кладбище.

Адам остановился возле одного из склепов. Довольно большое и еще две недели назад красивое сооружение зияло выбоинами, в центре его, на макушке виднелся пролом, — видимо, склеп увенчивал крест, которого сейчас не было. Наверняка крест был закреплен на скатной крыше, и ядром его сбило. Заславский осмотрелся. Действительно, чуть в стороне валялся искореженный чугунный крест — небольшого размера, однако красивый. Он подошел ближе, всмотрелся в надпись на фронтоне. Она была сделана на двух языках, славянскими и латинскими буквами — по-русски и по-польски. Что ж, на этом кладбище такое не редкость. Адам очистил с помощью сабли налипшую на табличку землю и прочитал фамилию: Кущинские. Сердце дало сбой, потом застучало сильнее. Это была фамилия, хорошо знакомая ему с детства. Это была отчасти его собственная фамилия. Род Заславских-Кущинских гордился своей историей издавна.

На работу Маша опоздала. Да бог с ней, с работой, такие дела, что не до работы совсем. Как-то так вчера получилось, что они с Юркой долго целовались, а потом все эти чугунные завитушки, подмигивающие кузнецы, записки, родственники-аристократы со склепами, документы — все закрутилось и привело к настоящей фантасмагории, такой, какую Маша и не ожидала.

Нет, ожидала, конечно. Она любила Юрку, а он любил ее. Как Ромео и Джульетта, как Паоло и Франческа, как Петр и Феврония, как кто там еще? Как Отелло и Дездемона, что ли? Нет, как Отелло и Дездемона не надо. Они просто теперь всегда будут вместе. Как Пульхерия Ивановна и Афанасий Иванович. Маша была не по возрасту рассудительной. Она понимала, что это лучше, чем Дездемона.