вырулить из села Солонешное на ануйскую трассу. Основная дорога шла вокруг села, но она была не очень заметна. Я на скорости проскочил поворот, и в результате минут сорок блуждали по сквозным улочкам райцентра. А Ботаник ни на миг не умолкал, оседлав своего любимого конька. Помимо денисовского человека, оказывается, в этих краях жили ещё и неандертальцы.

— Село, видимо, они проектировали, — с раздражением заметил в ответ я, выехав через очередной переулок на улицу, по которой проезжали минут десять назад.

— Да нет, не они, тут между кроманьонцами, неандертальцами и денисовцами были гораздо более сложные отношения! — не поняв шутки, возразил Петро.

— Они, кстати, до сих пор не потеплели, — я кивнул на дерущихся посреди улицы женщин. Одна вцепилась второй в волосы, третья замахнулась на обоих коромыслом, к ним справа, из переулка, нёсся мужик с какой-то упряжью в руках, с другой улицы подтягивались ещё аборигены — как говорится, кто с кольём, кто с дубьём.

А вокруг стояли высокие, спокойные горы — молчаливые, гордые… Когда наконец выехали на тракт, я вздохнул с облегчением:

— Бодро едем. До обеда Солонешное проехали. К вечеру, глядишь, на месте будем.

На выезде остановились у заправки. Зашли в кафе. Ботаник, видимо, решив наесться впрок, сметелил две тарелки борща, порцию макарон с котлетами, и ещё набрал с собой булочек, шоколадных батончиков и прочей ерунды вроде чипсов. Я это и едой не считаю, но у Петра метаболизм такой, постоянно хочет есть, всегда голодный. Сам перекусил бутербродом с рыбой — тонкий пластик сёмги на смазанном маслом ломтике батона. Выпил чашку кофе. Особого аппетита не было, но с утра не завтракал, и если по пути закружится голова, то ничего хорошего из этого не будет.

В три часа дня были уже в Усть-Кане. Насчет ГАЗ-66 договориться не получилось, все советовали нанять машину в Коргоне — неприглядном селе, расположившемся среди таких же умопомрачительных красот. Там мы нашли местного проводника Серёгу.

— Отвезу, не сомневайтесь. И на каменоломни, и на прииск «Весёлый», и к Тимофею. Вот только с утречка, и то часов в десять. Как оббыгает…

Серёга, мужик лет тридцати, совершенно обычный, веснушчатый, улыбчивый, ничем особо не примечательный и на удивление трезвый. Камуфляжные штаны, ветровка из джинсы, под ней драный свитерок. Весь пропахший бензином, железом — в общем, обычный шофёр.

— А я и не пью вовсе, — не умолкал он, — не поманыват. К зиме надо готовиться. А я как гляну на нашу голытьбу, как они посреди зимы бегают, зубами лязгают да дрова клянчут, так удивляюсь — вот есть ум у людей али нету вовсе? Среди такого богатства жить и помирать — это постараться нада. Вот я щас на машине дровами промышляю, людям вожу, потом рыбу начну всю зиму на Чарыше ловить — тоже доход, да с огорода хорошо в этом году снял урожай. А скотина? Скотины у меня знашь скока? Да немного, ежели по большому счёту, коров всего три дойных, но молоко да масло в Бийск вожу, там сдаю торговкам на рынок — вместе с рыбой… Вы сёдня за огородом у меня — там покос дальше, вот за покосом в аккурат на ночёвку вставайте. Да вечерком заглядывайте, моя баба сёдня пельмени затеяла. А у моей Аньки знаете, каки пельмени знатные? Да к завтрему соберёт пожрать, рыбы нажарит да пирог сварганит…

Я смотрел на двор, на копошащихся в жухлой траве кур, вдыхал свежий горный воздух, пропитанный дымком бань, запахом навоза и густым мясным ароматом Анькиных пирогов, что сочился с летней кухни, пока ещё не закрытой на зиму. Ботаник сглатывал слюну, вполуха слушая хозяина подворья. А Серёга просто светился, в его синющих глазах плескалась любовь, и он не умолкал, рассказывая о жене, о её борщах и солянках, о студне и рулетах, о батареях банок в погребе. Я улыбался, думая, как он умудряется при такой кулинарке жить и оставаться тощим, словно жердь? Ботаник сглотнул слюну, кашлянул, потом, пошарив в карманах, выудил оттуда надкусанный шоколадный батончик, облепленный крошками, шелухой семечек, прочим мелким мусором. Вообще-то, Пётр бы не обратил на такие мелочи внимания, просто бросил бы его в рот, завороженно слушая Серёгу, — тот как раз дошёл до коржиков, которые как «в детстве в школе давали — настоящие», — но перед напарником на задние лапы встала маленькая лохматая грязная собачонка и, попрошайничая, жалобно заскулила. Ботаник вздохнул, отдал псу шоколадку.

— А может, сегодня доберёмся? — робко поинтересовался он, как я понимаю, чтобы прекратить «издевательство Анькиным ассортиментом».

— Может, и доберёмся. А я как? Там ночевать? Не-е-е… Не поманыват… — неожиданно жестко ответил Серёга.

— Так мы заплатим… Хорошо заплатим! — продолжал гнуть свою линию Петро, глядя в сторону летней кухни — оттуда как раз вышла хозяйка с большой, накрытой белоснежным полотенцем пластиковой чашкой.

— Серёжа, да хватит тебе гостей разговорами кормить, с болтовни чай сыты не будете. Нате вот, угощайтесь на здоровье, — и она протянула Петру круглую жёлтую чашку. Тот расплылся в улыбке, отогнул край полотенца, потом снял его, передав хозяйке со словами:

— Вот уж спасибо!

— Да не за что, — Анна рассмеялась, — добра-то — пирогами поделиться. Вижу же, что с дороги голодные, а этот чурбан до самой ночи балаболить будет, ни капельки не сочувствуя. Ладно, ежели чего, устроитесь — ужинать зайдёте?

— Да уж чё не сочувствую? Очень даже сочувствую. — проворчал Серёга, но не сердито, строжась, скорее для порядку — супруга в разговор мужской влезла. — Я сам чувствую, что пожрать поманыват. Ты там скоро уже? — Но супруга, погрозив ему пальчиком, лукаво улыбнулась и скрылась в небольшом, отдельно стоящим от основного ряда хозяйственных построек, домике — летней кухне. — Не, я б отвёз, приедь вы со вчера или поутру. А ночью — не… Я чё? Самоубивец? Да и делов полно и вечером полно и утром… Скотина… Хозяйство… Догляд за всем нужен… Вот что, мужики, ежели хотите, загоняйте машину ко мне во двор. А то можете на берегу поспать, ежели есть потребность к романтике. У нас не пакостят. Народ остался в посёлке спокойный. Нешебутной. Если кто спросит, скажете к Серёге приехали. А так многих я кого куда вожу.

— А что, много народу бывает? — спросил я его, радуясь, что Ботаник занят пирогами, в разговор не влезает.

— Туристы в сезон. Дикари. Прутся неведомо куда. Ни дороги, ни пути не знают. Завязнут. Тяни их потом. Сколько крузаков всяких да джиперов перебили. Страсть.

— А с рудника на чём едут? Вообще, нас, по идее, встретить должны были. Сообщили с центрального офиса, предварительные