ещё, лет двенадцать пичуге. С другой стороны, у него тёща самый цвет — кровь с молоком баба, вчера вон как шустро по двору носилась, овец в хлев загоняла. У них тут не понять, сколько лет женщине и какая из них беременная, а какая просто в теле, дородная… И почему в сарае? Слышал, до революции в деревнях бабы в банях рожали — но не в наше же время? Дикость какая-то…

— О! Давно тут стоишь? — Я вздрогнул, едва успев отскочить в сторону — из сарая вылетел Серёга и пронёсся мимо, гремя пустыми вёдрами. — А у меня корова разродиться не могёт! — крикнул он, оборачиваясь на бегу. — Уж и так, и сяк её, полночи маемся. Ты там иди моей помоги, я щас за водой сбегаю, вода тёплая кончилась…

Понятно, что в сарай я не рискнул войти, даже заглядывать не стал. Потоптался, крикнул:

— Помочь чем?

Ответом мне был протяжный вздох и жалобное низкое мычание. Я невольно попятился. Потом раздался шлепок.

— Ну, слава те господи, — сказали усталым женским голосом. — Бычок… — тут же разочарованно: — А хотелось бы тёлочку…

— Аньк, вот вроде годов в тебе много, а всё така ж дура, как в детстве. Ты с этими тремя коровами без меня управиться не можешь, а ещё хочешь одну на себя повесить. И хорошо, что бычок, щас с годик-другой откормите и на мясо забьёте али на рынок, перекупщикам. — Это сказала мать Аньки, Серёгина тёща.

— Ну, чё, городской, в честь тебя быка назову. И имя у тебя подходящее для скотины — Яшка! — хохотнул из-за спины Серёга, а я вздрогнул — даже не слышал, как он подошёл. — Гордо звучит, самый крутой бык в стаде будет! А вообще, у нас производителя нет в селе, может, оставим его на племя. — Тут меня смех пробрал — юмор у местных своеобразный, конечно, немного покоробило, что телёнка назвали в мою честь — хотя, учитывая местные привычки называть скотину

одинаково, подозреваю, что у меня таких необычных тёзок по всему краю в каждом деревенском стаде полно. Серёга занёс вёдра в сарай, я немного подождал — он сюсюкался с телёнком, не каждый отец с родным ребёнком так ласково говорит. Потом вышел, встал рядом, похлопал по карманам:

— Есть закурить?

Кивнув, я сунул руку в карман и снова наткнулся на злополучную коробку с кольцом.

— Возьми, — сказал я хозяину, протягивая синий бархатный футляр. — Жена родит, подаришь.

— Да ясно, что не корове за телёнка дарить, — хохотнул Серёга. Открыв футляр, он присвистнул:

— Дорогая весчь. А ты чё, со своёй поругался? — Он посмотрел на меня внимательно, помолчал. — Ценник снять надо было. Нельзя бабе с ценником дарить. Тут хоть пластмасску положи со стекляшкой, главное — показать, что не всё равно. А ты таку весчь, и с ценой. — Он достал из кармана перочинный нож, обрезал нитку и, поднеся бирку поближе, присвистнул: — У меня машина дешевле стоит. Но отказываться не буду. Отдарю потом. А хошь, я тебе телка подарю?

Я только рассмеялся в ответ.

— Не горюй, простит, помиритесь. Бабы — оне знашь, каки отходчивые? Так сигареты есть?

Я достал из куртки пачку «Кента», протянул ему. Он закурил и, виновато отводя в сторону глаза, пустился в объяснения:

— Ну, сам понимашь, не смогу я сегодня поехать. Мож, до завтра подождёшь? Или в деревне кто… Хотя нет, Петрович запил — третий день не просыхает, а Марьин повёз кого-то, вот буквально вчера ночью денег отвалил турист какой-то. Мож, и вправду, подождёшь, а завтра выдвинемся?

— Не, Серёг, служба. Не на отдых едем. Отдохнуть, так и за огородом у тебя можно было бы — река, горы, и ты вот рядом, всегда пожрать да в баньке попариться. Но — дела. Есть ещё варианты?

— А Ваня-энтилихент? — встряла в разговор Анька — тридцатилетняя румяная бабёнка. Она вышла из сарая, стянула с головы косынку, вытерла ею потное красное лицо и, прислонившись к столбу, подпирающему козырёк над входом, сложила руки на круглом животе. Я попытался представить свою тоненькую Аллочку такой вот, раздобревшей, округлившейся — и не смог. Ну не укладывалось в голове — и всё тут! — Вчера возле магазина видала его, закупался серьёзно, — продолжила Анна, то ли сделав вид, что не заметила, как муж быстро спрятал в карман кольцо, то ли и вправду не заметила. — Он серьёзно закупался, видать, нескоро снова появится. Он на квадроцикле был.

— Дура ты, Анька, и куда он двоих на квадроцикл взгромоздит? Да с багажом. Багажу-то ты видала, скока у них? — Серёга покачал головой, снисходительно глянув на свою бабу. — Аньк! — послышалось из глубины сарая, и та, развернувшись, метнулась на зов. — С головой у него не всё славно, — продолжил Серёга, с улыбкой глядя вслед жене. — Ваня головой немного того — фьють! — И он постучал пальцем по виску.

— Вот что, Серёга, давай так — ехать нам всё равно надо. И надо сейчас. Вариант: я плачу тебе за работу, будто ты свозил нас, и оставляю в залог свой «лексус» — он дороже твоей колымаги во столько раз, что не вышептать. Ты даёшь нам свой грузовик. Как тебе предложение?

— Не, деньги не возьму. Чё, я работу не делал, я вас не повёз, какие деньги могут быть? Ты меня даже обижаешь!

— Хорошо, тогда я сейчас перечисляю тебе стоимость твоего «шестьдесят шестого» — в залог. Ну и свою тачку в любом случае у тебя придётся оставить. Как?

— Не… подожди, подожди! Я свою «ласточку» из металлолома, считай — из мусора — собирал. Вот этими самыми руками! Она мне как родная!

— Ага! — Встряла, высунувшись из дверей сарая, Анька. — Больше жены любит! Ревную даже!

— А ну цыц, дурочка, — хохотнув, беззлобно ругнулся Серёга. — В общем, ты берёшь, возвращаешь её в целости и сохранности, а там разберёмся. Если с прииска будешь другим путём возвращаться, то оставь у Тимофея. Пасечник, он сразу за бывшей базой живёт. Мужик ответственный, он пригонит сюда. Я у него мёд беру на зиму, как раз обещал флягу привезти, так что сэкономлю время — заодно и медком затарит. Ну, бензин… бензин, масло там — всё это как бы твоё. И если с запчастями поможешь, то век помнить буду!

— Ну, спасибо, брат, выручил! — пожал ему руку я, радуясь, что вопрос решён. Вообще, меня бы устроило за день-два всё сделать — и назад, в Барнаул… Полночи снилась Аллочка, будто я бежал за ней, а догнать не мог. Кричал, звал, а она ушла, не оглядываясь. Нехороший сон, осталось тяжёлое