class="p1">От Лебедева исходит тепло. Макс не курит, от него не пахнет табаком. Его руки обвивают мои плечи. Он касается меня так медленно и осторожно, как будто я — ядовитое растение. Его дыхание щекочет ухо. Гриша пахнет иначе. Он старше и опытнее. Он — мужчина, а Макс — задиристый мальчишка.

Зачем я их сравниваю? Значение имеет только то, что я чувствую. Голос разума здесь бессилен.

За секунду до того, как салют заканчивается, я отстраняюсь. Очарование момента исчезло.

— Поехали в «Мяту», Маслова?

— Хорошие девочки по клубам не шляются. — я отстраняюсь.

Он смеётся. Искренне. Возвращаясь к себе прежнему.

— Вот бабушка тебя не слышит, сейчас бы она тобой гордилась. Она также обычно говорит.

Нас прерывает Дора:

— Идем в квартиру. Хватит на холоде стоять.

Макс никуда не уехал.

Они собрались в третьем часу, когда Надежда Викторовна начала откровенно клевать носом. Такси пришлось ждать очень долго. Новый год, все-таки. Макс выпил и не мог развезти дам по домам.

Эта ночь изменила моё видение. Оказывается, я как и другие, очень люблю навешивать ярлыки. Дора пошла снимать макияж, а я занялась уборкой со стола. Запустила посудомоечную машину, переложила салаты в контейнеры и открыла окна на проветривание.

Сон прошёл. Я сама не заметила, как начала напевать.

— А Магомаева[1] сможешь? — в проходе стоит Дора.

Она переоделась в шелковую пижаму и заплела косу на ночь.

— Почему нет?

Она садится за чистый стол и закуривает. Я становлюсь напротив, оперевшись на спинку стула, прикрываю глаза и начинаю петь. Это напоминает процесс эксгумации. Я откапываю свою мечту, погребенную на самом дне души. Я не просто пою. Я проживаю маленькую жизнь. Душа воскресает и парит отдельно от тела. Не существует забот, суеты, людей, мыслей. Нет ничего кроме истории, которую я пытаюсь прожить в эту секунду. Исполняю первый куплет и припев, а потом замолкаю.

Пульс стучит в голове. Дыхание сбилось. Мне не сразу хватает смелости открыть глаза.

Дора стала моим первым, настоящим слушателем. Все ее внимание принадлежало мне. Пусть это и длилось всего лишь мгновенье. Я открываю глаза и смотрю на Дору. Она отложила сигарету. В глазах стоят слезы.

— Мой покойный муж очень любил эту песню. — отворачивается к окну. — И этот праздник очень любил, поэтому я всегда его праздную. Жалко, что он не дожил до момента, когда почти все можно купить в магазине. Не нужно стоять в очередях. Не увидел, как Сашка взлетел, построив бизнес своим трудом и упорством. Он совсем не похож на отца. Федор был мягким человеком. Иногда мне страшно его не хватает.

Я молчу. Не знаю, что сказать. Сейчас Дора окунается в свое прошлое, снова мимолетно проживае счастливые моменты. Наши близкие с нами, пока мы помним о них. Так ведь говорят?

Я вижу, как она ежится от холода, и встаю закрыть окно. Мне хочется погладить ее руку, но я боюсь сломать этот хрупкий мостик в прошлое.

— Ступай спать. Меня завтра не буди. Буду отдыхать, а потом в салон поеду. — говорит Дора, будто вспомнив о моем присутствии.

— Спокойной ночи, Доротея Аркадьевна.

Долго кручусь в постели. Не могу уснуть. Около пяти приходит сообщение от Лебедева:

«Это был лучший вечер за последние годы. Теперь ты от меня не отмажешься, Маслова. Как встретишь Новый год, так его и проведешь. Правда же?»

И еще одно от лаконичное от Гриши: «С Новым годом, кошка.» Доставлено вчера в десять вечера.

[1] Муслим Магометович Магомаев — народный артист СССР, эстрадный и оперный певец.

14

Сегодня мой первый рабочий день и это — полный отстой.

День начался неплохо. Утром я сдала свой первый «хвост». Я была единственным человеком на пересдаче. Андрей Петрович, не отошедший от новогодних праздников, так торопился, что махнул рукой и поставил мне трояк. Я была не против. Сдала, и слава Богу.

Потом я поехала в банк по поручению Доры, следом на работу. Когда я подходила к бару, у меня крутило живот от волнения. Во-первых, сейчас я увижу Гришу. Мне кажется, что мы не виделись целую вечность. Его отец улетел в командировку, и празднование Рождества было решено перенести. Дора страшно обиделась. Я слышала, как она выговаривала сыну по телефону:

— Саша, нельзя перенести празднование Рождества на другой день, потому что потом будет другая дата. Это уже не Рождество. Подумай головой. Это традиция. — она делает паузу, видимо слушает сына. — Я все, конечно, понимаю, но я страшно зла на тебя. Не звони мне пока, если не хочешь услышать все, что я думаю про твою работу и Марину. Сама позвоню.

А во-вторых, мне нужна работа. Сама мысль, что мне придется вернуться домой, претит мне. Мои наличные почти закончились. Оказывается, очень сложно покупать подарки, когда твоему бюджету плевать на твои запросы.

Я скучаю по своей уходовой косметике и походам на массаж. Сейчас мои верные друзья — маска из глины и пятнадцатиминутная растяжка перед сном. Дора не жадничает, но для ее ухода мне пока рановато.

Гриши сегодня нет на месте. Я испытываю болезненное разочарование. Кира главенствует на работе и получает колоссальное удовольствие. Это видно невооруженным глазом. То, как она заставляет бармена заново отполировать и без того чистую столешницу. Или отчитывает рыжеволосую девочку за синюю тушь.

Выглядит Кира великолепно, это трудно не признать. Черные брюки, красная блузка интересного пошива, волосы собраны в высокий хвост. Ее портит только выражение лица. Она явно не любит эту смену. О каком только профессионализме говорит Гриша.

Сначала она минут тридцать гоняет меня по меню и карте напитков, потом представляет сегодняшней смене. Сегодня будний день, поэтому состав немного меньше обычного.

Спустя два часа у меня отваливаются ноги и спина. Кира чуть ли не дышит мне в затылок при любом удобном случае. Я несколько раз путаюсь в кассе, ввожу не те блюда и напитки. Кира демонстративно закатывает глаза и вырывает чеки у меня из рук. Спустя еще час ко мне клеится какой-то мутный тип, пока его девушка отходит в дамскую комнату.

— Будешь задницей перед гостями крутить — уволю. — шипит Кира, когда я подхожу к барной стойке забрать заказ.

Приехали. Вообще дура, что ли.

— Кира, не знаю как Вас по батюшке, Вы сейчас свои желания на меня проецируете? — кладу поднос на комод рядом с кассой.

Аня, получившая за синюю тушь, кривит губы, сдерживая улыбку.

— Не хами. — Кира скрывается на кухне.

— Вера, ты чего