ковра и протопали в угол рядом с дверью, к умывальному столику. Из фарфорового кувшина с подглазурной росписью в синих тонах пролился журчащий поток. Ладони окунулись в чашу и щедро омыли сомкнутые веки да щёки, пылавшие нездоровым румянцем.

Я посмотрела на себя в зеркало, позволяя воде стекать с подбородка.

Кошмары начали мне сниться сразу, ещё в карантине. И вряд ли их острые когти скоро оставят мой истерзанный мозг в покое.

От дверного стука я вздрогнула, наскоро утёрла лицо, да набросила на плечи лёгкий муслиновый пеньюар.

— Деточка, с тобой всё хорошо? — под скрип петель в спальню заглянула Гвида. — Я тут на втором этаже прибиралась, слышу, кричишь. Думаю, дай-ка проведаю.

— Просто дурной сон, — выдохнула я и осела на банкетку. — Всё хорошо, — но улыбка получилась натянутая, как бельевая верёвка под грузом мокрых простыней. Ох, сразу дурная мысль пришла... Но нет, постель я просто пропотела, как и ночную рубашку.

— Ты совсем осунулась, пока в обители была, — с материнским беспокойством покачала головой кухарка. После смерти мамы она действительно во многом заменила её нам с Блайком. — Давай-ка приготовим чего-нибудь вкусненького, там, глядишь, и дурные думышки головку твою оставят, ну как?

— Прекрасная идея, — я постаралась добавить в голос живости, энтузиазма, но вышла только бледная пародия.

— Вот и ладушки, — кивнула Гвида. — А пока заварю-ка я тебе тоже ромашкового чаю, как господину Равнику, — она притворила за собой дверь. Скрип половиц постепенно затих.

Шумно освободив лёгкие от воздуха, я повалилась обратно на постель.

Отец после давешних событий совсем замкнулся. Всё сидит над рукописями, почти не выходит из мастерской. Только вглядывается в чернила через увеличительное стекло, шуршит бумагой и пергаментом да восстанавливает повреждённые тексты. На меня смотрит с такой болью, что так и хочется сесть рядом, заключить в объятия и прошептать, что со мной всё хорошо, он не виноват... А потом вместе плакать, как мы уже делаем пару вечеров кряду.

Но пора встряхнуться и вернуться к прежней, оставленной жизни.

— Постараюсь вернуть вам Киллиана до обеда! — с улыбкой бросила я, переступая через порог и затворяя за собой входную дверь.

Рисовальщик в простом двубортном сюртуке с воротником-стоечкой дожидался у подножия каменной лестницы. Ветерок игриво колебал его длинные волосы и височную косицу, периодически выглядывавшее из-за туч солнышко золотило макушку. Руки подмастерья тяготила тряпичная сумка, в которую я плотно уложила тетради и книжки: пора всё же выполнить обещание и отнести их в школу. Вот детишки обрадуются...

Это сарказм, если что.

Прохладно сегодня; я поплотнее задёрнула шерстяной плащ с пелериной. Его края сводила вместе брошь с крупным агатом, отполированным под кабошон. Всё дорого и черно, как всегда. Волосы я уложила тоже по-обычному — на затылке. Но чтобы улучшить настроение дала себе труда немного подкрутить пару прядей, которые оставила ниспадать на плечо. Кокетливая шляпка с вуалеткой и перчатки довершили композицию.

Пока я спускалась, придерживаясь за кованый поручень, на Киллиана обрушился полный жизни и весеннего восторга человечек — прискакала Санда. Яркая улыбка, искрящиеся восторгом глаза, разведённые для объятий руки.

И довольно вызывающее декольте на закуску, пусть и полуприкрытое плащом.

— Попался! — она с хохотом охватила тут же разулыбавшегося парня. Корзина для него тут же утратила всякий вес, а на щеках проступило лёгкое смущение. — Вы что это, не дождались меня? — подруга повернула лицо ко мне, но рисовальщика не отпустила. — Ай-я-яй, не хорошо-то как! Подумаешь, на полчасика задержалась, я, между прочим, девушка, и мне простительно.

— Между прочим, я тоже девушка, так что отмазка не засчитана, — спустившись на тротуар, я расцеловалась с подругой.

— Осса, ты только посмотри на себя! — она развела мои руки, словно в танце и скользнула взглядом от макушки до пят. — И даже не говори, что это не ради Мейнарда!

— Санда, вечно ты за своё, — укорила я.

— Нет и ещё раз нет, даже не пытайся! Нет тебе веры, голубушка, — закончив этим изречением, она толкнула меня бочком и засияла ярче керосиновой лампы.

Взявшись под ручки, мы двинулись вниз по улице, начав пустой и необременительный разговор с кучей подколочек в мой адрес на счёт снежных королев, которые сами только и мечтают, что оттаять.

Немного неприятно было проходить мимо особняка Даттона, даже во рту пересохло, а по спине поползли слизняки воспоминаний. Но я отвернулась и растянула напомаженный рот в улыбке, выметая лишние мысли поганой метлой.

— На днях в Этцеле, что на Атле начнётся фестиваль первого урожая, — вещала подруга. — Ну, ты помнишь, там алхимики пробуют новые удобрения, чтобы помидоры быстрее созревали, а то с этой гнилью... ой, прости. Так вот, говорят, у них там в тепличках такое повырастало!

— Какое? С лапками? — приподнял бровь Киллиан, дотоле не смевший встревать в женский разговор.

— Да ну тебя! — хихикнула подруга. — Нет, краснющие и вкуснющие! В общем, нужно непременно наведаться к ним на островок, да снять пробу, пока всё без нас не схомячили.

— Я двумя руками за, — не упустил возможности провести время с Сандой паренёк.

— А ты как, Осска, поедешь? — повернула девушка лицо ко мне.

— Поживём — увидим, — я постаралась улыбаться как можно беззаботнее.

— Вот только не начинай! — воздела палец подруга и погрозила мне. — Знаю я