Люди этой партии говорили и думали, что все дурноепроисходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии;что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткостьотношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужноцарствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положенияесть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государяпарализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личнойбезопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучшесамого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.

В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе,Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этойпартии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев иАракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволениемрассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости длягосударя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставитьвойско.

Одушевление государем народа и воззвание к нему для защитыотечества — то самое (насколько оно произведено было личным присутствиемгосударя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжестваРоссии, было представлено государю и принято им как предлог для оставленияармии.

Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай заобедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, длятого чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться вквартиру Бенигсена в шесть часов вечера.

В этот же день в квартире государя было получено известие оновом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, — известие,впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо,объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленныйлагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef-d`oeuvr`омтактики, долженствующим погубить Наполеона, — что лагерь этот есть бессмыслицаи погибель русской армии.

Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена,занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, нигосударя не было там, но Чернышев, флигель-адъютант государя, принялБолконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и смаркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисскоголагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.

Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первойкомнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, накоторый навалены были какие-то ковры, и в одном углу стояла складная кроватьадъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой илиделом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямов бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голосаразговаривающих по-немецки и изредка по-французски. Там, в бывшей гостиной,были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любилнеопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затрудненияхон желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных дляуяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет былиприглашены: шведский генерал Армфельд, генерал-адъютант Вольцоген,Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо,Толь, вовсе не военный человек — граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, какслышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. КнязьАндрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после негоприехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.

Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурносшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показалсякнязю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был иВейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков-генералов, которыхкнязю Андрею удалось видеть в 1805-м году; но он был типичнее всех их. Такого немца-теоретика,соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князьАндрей.

Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого,здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него былоочень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков,очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками.Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всегобоялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживаяшпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по-немецки, где государь. Ему, видно,как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия исесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивалголовой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, чтогосударь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своейтеории. Он что-то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчалпро себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s`wird wasgescheites d`raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.)] Князь Андрей нерасслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем,заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война.Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, ипроговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein».[«То-то, должно быть, правильно-тактическая была война.» (нем.)] — И,засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.