Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако лиминальность — это «кладовая возможностей», процесс вы-зревания новых форм, пригодных для последующего существования.
§ 4. Современные направления антропологии
религии
Изучение народной религиозности. В первой четверти XIX в., в период становления российской этнографии выдающийся археограф и издатель древнерусских текстов, академик П. М. Строев (1796–1876) призывал исследователей: «Желательно было бы, чтобы кто-нибудь
обратил внимание на нынешние игры простого народа, на суеверные
обряды и обычаи сельских жителей, в коих, по всей вероятности, осталось весьма много языческого. Такое сочинение, ученым образом
написанное, было бы драгоценно». Почти за два века истории изучения крестьянской религиозной культуры этнографами и фольклорис-тами был собран огромный материал, который осмыслялся в рамках
существовавших теорий, в том числе и с точки зрения теории противостояния языческого/народного христианскому/официальному или
с точки зрения теорий «пережитков» или «двоеверия». Современные
антропологические исследования, опирающиеся на признание любой
культурной системы как самодостаточной и равновесной другим системам ценностей, подчеркивающие единство религиозного этоса и религиозного мировоззрения, позволили взглянуть на этот феномен по-новому.
Как известно, существующие религии включают в себя не только
системы религиозных представлений, выраженные в священных текстах и догматических конструкциях, но и практики повседневной жиз-
§ 4. Современные направления антропологии религии 387
ни, нередко по своему идейному смыслу и внутренней логике далеко
отстоящие от этих конструкций или даже противоречащие им. Такие
формы религиозности, связанные с субъективными аспектами веры
и неофициальной религиозной практикой, распространенные, прежде
всего, в малообразованной низовой социальной среде, в современной
антропологии религии получили название « народная религиозность»
(раннее использовался термин «народная религия»). Употребление
в этом случае понятия «религиозность» подчеркивает проявляющу-юся в этом феномене субъективность религиозной повседневной деятельности и индивидуально-специфическое отношение к священному, связанное с религиозным опытом верующего индивида.
В рамках различных письменных религий возникают особые простонародные формы представлений и действий, с одной стороны, безусловно, противоречащие так называемой официальной, или церковной, «интеллектуальной» религиозности, а с другой — оказывающие
огромное влияние на религиозную культуру того или иного общества
в целом. Эти представления и практики, по преимуществу, имеют
неинституциализированный характер, однако со временем могут настолько распространиться и укорениться, что приобретают необходимую институциализацию и даже легитимируются на официальном
церковном уровне; иногда же они воплощаются в формы самостоятельных и даже оппозиционных религиозных институтов. В религиях, имеющих как письменную, так и устную, «высокую» и простонародную традицию, возникает своеобразный «коктейль» представлений, в котором попытаться выделить «ингредиенты» можно лишь методом
интеллектуальной деконструкции, настолько плотно в народном сознании перемешивается традиционное, и, условно говоря, «новое», то
есть принесенное письменной культурой. К примеру, существующая
в русских деревнях традиция украшать в праздник Троицы жилища
молодыми ветками березы восходит к древнему славянскому празднику весны Семику, во время которого «завивали» березу, а известная всем песня «Во поле березонька стояла» когда-то была обрядовой и исполнялась во время весеннего хоровода для «оживления» сил
природы. Народную религиозность отличает соединение того, что
именуют «суеверием», с официальными обрядовыми предписаниями
и нормами; в ней ярче всего проявляется национальная и социально-историческая окрашенность той или иной конфессии (хотя она может
иметь и вообще внеконфессиональный характер).
Антропологические исследования того, что иногда называют «народной редакцией» той или иной религии (например, «народное пра-
388 АНТРОПОЛОГИЯ
РЕЛИГИИ
вославие»), подразумевают как диахронические исследования (то есть
историю повседневности) на базе архивных источников, так и изучение
религиозности на основе экспедиционных (полевых) материалов, но
при анализе и того и другого используются новейшие теоретические
положения и методологии социальных наук. Например, современный
итальянский исследователь Карло Гинзбург, опираясь на материалы ин-квизиционных процессов и используя так называемую микроистори-ческую методологию, написал свой знаменитый труд о мировоззрении
средневекового крестьянина «Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI веке» (1980). В этой книге рассказывается о судьбе средневекового итальянского простеца, по-своему интерпретировав-шего Священное Писание: «Сначала все было хаосом, и земля, и воздух, и вода, и огонь, — все вперемежку. И все это сбилось в один комок, как
сыр в молоке, и в нем возникли черви, и эти черви были ангелы… среди
ангелов был также Бог, возникший вместе с ними из того же комка…».
Не следует думать, что изучение народной религиозности ограничива-ется лишь воссозданием прошлого; напротив, изучение современного
состояния народной религиозной культуры представляет огромный
интерес и привлекает исследователей, как в России, так и за рубежом.
Отличительной особенностью народной религиозности является сведение догматически и символически сложных представлений
к простым, понятным, обыденным. В народном сознании происходит
опредмечивание «священного» — оно воплощается в мирские образы
и действия, поэтому космогония может осмысляться в виде появления
червей в сыре, а общение со священным (сверхъестественным) может
сопровождаться умилостивительными приношениями по принципу
«ты — мне, я — тебе» в виде пестрых тряпочек, денег, пирогов, поло-тенец и т. п. Среди объектов поклонения могут быть как официально
закрепленные, так и местные святыни, среди которых и могила почи-таемого человека, и чудотворная икона, и дерево, уцелевшее при по-жаре, и родник или речка, и камень с отпечатком ступни и т. п. Иногда
святому или даже самому Богу (как у Стены Плача в Иерусалиме) пишут записочки с просьбами о помощи. Известно, что в конце XIX в., несмотря на официальные запреты католической церкви, недалеко от
французского города