class="p1">Глаза у Кати блеснули, а голос зазвенел.

— Как вам не стыдно, Митя, командовать расстрелами?

Улыбка соскочила с лица лейтенанта Уайта.

— Вы чудовище, Митя! А ваш приятель, — Катя указала на Романа, — лжец и мошенник! Он похитил государственные ценности!..

Роман странно пошевелил плечами, будто ему было тесно в одежде.

Из бронированной рубки «Кента» вышел капитан Джеймсон. Заметив Романа и Катю, он приложил два пальца к козырьку фуражки.

— Господин капитан! — закричала Катя Джеймсону по-английски. — Вы содействуете преступлению! Вы должны остановить человека, который…

Роман не понимал языка — но угадал суть. Не размахиваясь, он отвесил Кате пощёчину. Катя мгновенно замолкла, схватившись за лицо. Она смотрела на Романа широко раскрытыми глазами. Её никто никогда не бил.

— Не смей! — мёртво произнёс Роман.

— Горецкий, это низость… — в ошеломлении сказал Уайт.

Капитан Джеймсон что-то спросил издалека.

— Я здесь — полномочный представитель компании «Шелль»! — бешено-спокойно отчеканил Роман. — Я никому не обязан объяснять свои поступки! Передайте капитану, чтобы исполнял приказ коммодора Мюррея!

Уайт распрямился и одёрнул китель.

— Капитан знает, какие приказы исполнять, — ответил он. — Мы уходим! Твоя охрана теперь — Старк.

Уайт развернулся и двинулся к рубке, к Джеймсону, а Роман за плечо развернул Катю и подтолкнул к трапу с мостика. Ему было немного страшно и очень легко. Он чувствовал себя освобождённым от необходимости искать окольные пути и считаться с людьми, которые ничего для него не значат. Он вступил в последний бой: осталось только добыть документы Турберна.

На кормовой палубе команда окружила Мамедова. Никто из речников не видел того, что случилось на мостике.

— Как харчи у британцев? — любопытствовал боцман Панфёров.

— Небось, посытнее наших щей! — сразу рассердился Павлуха Челубеев.

Мамедов за руку поздоровался с Нерехтиным и хлопнул Алёшу по плечу.

На «Кенте» вытягивали швартовы, рявкнул гудок, из-под обноса полезла пена закрутившихся колёс, просвет между пароходами увеличивался.

Роман равнодушно растолкал речников.

— Мамедов, теперь и нам пора прогуляться на промысел, — сообщил он.

— Я могу одын сходыть, — небрежно возразил Хамзат Хадиевич.

— Не будем спорить, — отрезал Горецкий.

Мамедов всё прекрасно понял. Опытным взглядом он определил пистолет в кармане кителя у Романа.

— Дождысь мэня, Ванья, — попросил он Нерехтина.

— Дождусь, Хамзат, — спокойно пообещал Иван Диодорыч.

12

Едва только ветви деревьев закрыли протоку и пароход, Роман достал из кармана кителя браунинг. Без свидетелей можно было и не стесняться.

— При попытке к бегству я вас просто застрелю, — предупредил он.

Мамедов шёл чуть впереди и даже не оглянулся:

— А я нэ побэгу.

Горецкий ему надоел. Этот выскочка оказался исключительно цепким, упорным, изобретательным. С ним пора было покончить.

Зарастающий просёлок превратился в двойную тропу, поджатую с обеих сторон молодыми осинами, вербами и цветущими черёмухами; в шевелящейся под ветерком чаще порой с шумом вспархивали птицы; солнце, просеянное сквозь листву, рассыпалось в прозрачно-зелёной тени лоскутами радостного жёлтого сияния. Бурые колеи, набухшие почвенной водой, спотыкались на скользких корнях, а порою проваливались в мягкую, податливую землю.

— Гдэ гарантыя, что вы нэ застрэлытэ мэня, когда я отдам докумэнты? — спросил Хамзат Хадиевич.

Он знал, что Горецкий всё равно постарается его убить. Это Мамедова не пугало. Ему было интересно, что скажет Горецкий. Что солжёт. — Гарантии нет, но лично вы мне не нужны. Я могу и отпустить вас.

— Бэз мэня Ванья нэ стронэтся с мэста.

Горецкий пренебрежительно хмыкнул:

— На промысле полным-полно отступающих солдат. Многие пожелают плыть в Николо-Берёзовку на пароходе, а не тащиться пешком через леса. Под моим командованием они принудят Нерехтина силой оружия.

— А ждать «Кэнт» у вас уже нэт нэобходымосты?

— Ни малейшей. Выше устья Белой вся Кама под контролем флотилии Смирнова. Вы же сами, наверное, видели её суда в Николо-Берёзовке. Так что на прогоне до Перми я обойдусь и без охраны.

В других обстоятельствах Хамзат Хадиевич восхитился бы умением Горецкого использовать сложившееся положение.

— Надэюс, чьто убыйство эщё нэ вошло у вас в прывычку.

Мамедов сказал это, чтобы Горецкий поверил, будто контролирует врага.

Они шагали не спеша и переговаривались совершенно спокойно — вряд ли кто подумал бы, что они готовятся убивать друг друга.

Поляна по-прежнему была заполнена солдатами. Дымили костры — огонь лизал днища котелков; люди, разувшись, лежали в траве; бродили лошади; какой-то молодой офицер сердито кричал на своих рядовых. Над ленивой и неспешной суетой полевого лагеря возвышалась дощатая громада буровой.

— Когда забросыли работы? — спросил Мамедов у Горецкого.

— Примерно в ноябре.

— Такоэ дэло загубылы…

— Не отвлекайтесь, Хамзат Хадиевич, — посоветовал Горецкий.

Никто не обращал на них внимания.

Мамедов направился к домику начальника промысла; его окна были распахнуты, из камералки доносились весёлые голоса, у коновязи стоял конь. Мамедов обогнул домик слева по бурьяну, хотя мог бы и справа, — он надеялся, что Горецкий не заметит этой уловки. Подход слева Мамедову был нужен для того, чтобы одним рывком очутиться в укрытии, когда Горецкий начнёт стрелять. На задворках домика в чертополохе ржавела туша заброшенного локомобиля. Повсюду на полуденной жаре яростно стрекотали кузнечики.

Хамзат Хадиевич вспомнил холодный трюм «баржи смерти», хватку Турберна на своём локте и лихорадочный шёпот инженера перед казнью…

— Сэчас достану докумэнты, — пообещал Мамедов.

— Уж извольте, — ответил Горецкий и поднял браунинг стволом вверх.

Мамедов присел перед круглым клёпаным рылом локомобиля, откинул взвизгнувшую чугунную дверцу и до плеча засунул руку в зев закопчённой топки. Найти то, что спрятал Турберн, было несложно. Хамзат Хадиевич разгрёб угли и нашарил наган, замотанный в чёрствую тряпку. Пальцами он принялся разворачивать и ощупывать пистолет. Локомобиль раскалился на солнцепёке, прогрелся изнутри, и смазка нагана должна была подтаять… Мамедов переместил наган рукоятью в ладонь, положил палец на спусковой крючок и осторожно взвёл выгнутый курок. Курок хоть и туго, но поддавался.

— Что вы копаетесь? — раздражённо спросил Горецкий.

— Застэряло… — прокряхтел Мамедов.

Он сунул в топку и левую руку, а потом вытащил обе руки обратно, заслоняя пистолет буровыми журналами Турберна. Горецкий не понял, что враг теперь вооружён. Вскинув наган, Мамедов нажал на спусковой крючок — но загустевшая смазка всё же подвела: наган выстрелил чуть позже, чем следовало. Горецкий успел нырнуть в сторону и сам выстрелил в Мамедова — а тот уже откатился за ржавую тушу локомобиля. Горецкий метнулся к дому Турберна и скользнул за угол, вторая пуля Мамедова выбила щепу из стены.

Мамедов посмотрел барабан — у него оставалось три патрона.

Задняя дверь дома приотворилась.

— Что за чёрт?.. — проорал кто-то из щели.

Мамедов подумал, быстро выглянул из-за локомобиля и пальнул в косяк. Дверь испуганно захлопнулась. Патрона было жаль, однако