совершенно чужим. Роман не испытывал никакой неловкости, разговаривая с Нерехтиным и Федей. Это просто некие люди, выполняющие его приказы, и не более того. Плевать, что они думают и чувствуют. Они — инструменты.

«Лёвшино» долго и хлопотно маневрировал, пристраиваясь к омуту, и наконец сбросил якорь. Роман приказал команде парохода убраться в кубрик или в каюты: свидетели ему не нужны. Он сам открыл трюм и занял место у лебёдки, развернув стрелу над водой. Водолаз облачился в свой чудовищный костюм, сигналист завёл нагнетательный аппарат. Работа началась.

Роман не вспоминал, как он затопил здесь «Кологрив». Не было ничего — ни удара топором матросу по голове, ни взрыва, ни катера на дне. Тяжёлые ящики всплывали на стропах, шумно обтекая водой; они появлялись из омута как из ниоткуда, из пустоты. Роман двигал стрелу крана и крутил рукояти, аккуратно опуская ящики в трюм буксира. Действия были однообразными, не требующими размышлений: вперёд — назад, вверх — вниз, влево — вправо, но в этом механическом повторении и заключалась неотвратимость успеха.

— Зис бокс ис зэ ласт, — сказал сигналист, читая по толчкам фала в руке.

Роман понял его, хотя и не говорил по-английски.

Он поднял водолаза на борт, затем слез в трюм, закинул мокрые ящики рогожами и лишь потом дозволил команде «Лёвшина» выйти на палубу.

— Сейчас, Иван Диодорович, перемещаемся к пристани, — распорядился он. — Надо принять на борт грузы с причала.

Он чувствовал, что Нерехтин будто что-то ищет в нём взглядом. Похоже, капитан полон гнева, ведь Роман бросил Катю. Но Роману были безразличны переживания Нерехтина. Капитан волен осуждать его сколько угодно.

Буксир вытянул якорь на крамбол, донёсся звон машинного телеграфа, с шумом провернулись в кожухах колёса. Пыхнув чёрным дымом, «Лёвшино» грузно заскользил вперёд, за изгиб протоки, и вскоре мягко подъехал боком к сваям пристани; один матрос перепрыгнул на причал, другой перекинул канат.

Роман наблюдал за погрузкой со стороны. Теперь рукояти лебёдки крутил старпом, матросы цепляли стропы к ящикам с оборудованием нефтепромысла. Ящики один за другим проплывали по воздуху и опускались в прямоугольный провал трюма. Железяки Нобелей укладывались поверх золота Госбанка.

Роман захлопнул крышки трюма и потоптался на них, будто закопал клад и утрамбовал землю. Это его добыча. Это его победа. Он всё сделал идеально.

А вдалеке, предупреждая о чём-то, загудел «Кент».

11

«Кент» стоял под парами немного выше пристани и теперь, выбрав якорь, тихо сплывал по течению кормой вперёд. Мимо «Лёвшина», как поезд, медленно ехали кормовой подзор, кормовая орудийная полубашня, пулемёт на турели, длинная надстройка с дымовой трубой и выгнутыми дефлекторами, бронированный колёсный кожух с крылом мостика, барбетом и рубкой…

— Эй, на буксире, готовься к швартовке! — крикнул из барбета Митя Уйат.

Стешка смотрела на него с палубы «Лёвшина».

— Ненавижу… — сощурившись, сдавленно процедила она сквозь зубы. — Он расстрелом командовал… Зарежу, когда смогу!

Катю неприятно удивило: неужели Митя мог быть таким?.. Честный, принципиальный Митя, который в гостиной папиного дома так увлечённо рассказывал о службе на британском флоте?.. А почему бы и нет? Кто-то ведь должен был командовать расстрелами… У всех славных молодых людей из флотилии, как у Ромы, есть и тёмная сторона. И у неё, у Кати, тоже есть. Только для неё это сходство не повод для прощения других и себя.

— Спрячься, Стеша, — попросила Катя. — Так будет лучше.

Стешка ушла с палубы, но появились британские водолазы.

— Мисс Кэйт, — обратился один из них по-английски, — не могли бы вы перевести нашу просьбу мистеру Горецкому?

Роман ходил по мостику — ждал швартовки с «Кентом». За то время, пока перегружали ящики, он не поискал Катю хотя бы взглядом. Он был занят.

— Пройдём наверх, господа, — сказала Катя водолазам.

Поддерживая большой живот, она направилась к трапу. Роман встретил Катю и моряков с вежливой улыбкой — общей для всех.

— Моряки просят разрешения вернуться на «Кент». Их миссия закончена.

— Разрешаю, — ответил Роман.

Они с Катей остались на мостике наедине — хотя, конечно, в рубке сидел вахтенный. Вдали сплывший к повороту «Кент» наконец заработал колёсами. С берега доносилось густое птичье чириканье. Солнце висело в зените.

Роман рассматривал Катю будто заново. А ведь красивая девушка. Неброско, строго — но красивая. Особенно сейчас, когда вьющаяся прядь упала на лицо. Роману вдруг захотелось расстаться с Катей по-хорошему.

— Печально, что у нас не получилось, — негромко сказал он.

Однако сожаления в глазах Кати он не увидел. Катя чувствовала, что в ней расправляется сжатая пружина гнева и обиды за несбывшиеся надежды.

— Мне горько, но я рада, — ответила она. — Потому что ты, Рома, — вор.

— Прости?.. — изумился Роман.

Катя догадывалась, что не надо было этого говорить — но она хотела уничтожить торжество Романа, как он уничтожил её веру в будущее.

— Я знаю, что твои ящики — из груза «золотого каравана».

Роману почудилось, будто в нём что-то сотряслось, раскололось, и он изнутри разваливается на глыбы. Откуда Кате известно?! Он ведь намертво похоронил те события — «золотой караван», гибель парохода «Боярыня», приказ Фортунатова… Он перекрыл тайну сверху тремя накатами лжи, он и сам забыл напрочь — а правда внезапно воскресла всей своей жуткой громадой.

— С чего ты взяла? — спросил Роман, точно превозмогал немоту.

Слова были огромные и неповоротливые.

— Ты сам сказал мне, — бесстрашно усмехнулась Катя, — но не понял этого.

Роман не поверил. Такого не может быть. Наверное, Катя чтото увидела из окна своей каюты, когда нырял водолаз, и сделала верные выводы. Роман ощутил, что перерождается, как оборотень, только не в зверя, а в железное орудие: кровь остывает, руки тяжелеют, сердце клацает зубцами шестерней.

А Катя нанесла последний удар:

— Ты вообще украл всё, что у тебя есть!

Роман не изменился в лице, но Катя уловила его ледяное ожесточение: оно означало, что Роман не отступит — ни за что и ни на вершок.

— Не вздумай говорить о моих делах! — глухо предупредил он.

Лязгнуло, и мостик дрогнул — к «Лёвшину» кожухом к кожуху подчалил «Кент». Роман, пошатнувшись, вцепился в планширь.

— Эй, Ромка, тревога! — весело окликнул Уайт. — Большевики прорвались к Белой в Дюртюлях! Приказ двигаться туда на подмогу пехоте!

«Кент» был оборудован радиостанцией и поддерживал связь со штабом.

— Если что — на «Ревеле» Старк в двух верстах отсюда, он вас выручит! Арестанта твоего к тебе высаживаю!.. Слышишь меня, Горецкий?

— С-слышу, — плохо соображая, обернулся Роман. — Благодарю, Митя…

— Екатерина Дмитриевна? — всё улыбался в барбете Уайт. — Не знал, что вы с нами! Как ваше бесценное здоровье?