class="p1">– Волосы женщины… – сказал он, словно обращаясь к самому себе. – Самые красивые из ее драгоценностей.

Я лежала молча, закрыв глаза. Пусть делает, что хочет. Я так любила его – я желала для него только самого лучшего. Почему он никак не может этого понять?

– Моя царица, – произнес он. – Я до сих пор не привык к тому, что в моей постели царица.

А я до сих пор не привыкла к тому, что в моей постели ласковый, искренний и сильный смертный.

– Значит, мы всегда будем новыми друг для друга, – прошептала я. – Пусть так и останется.

Я поцеловала его так, чтобы он сразу понял: он бесценный и желанный.

И Антоний понял – в этом отношении он меня не разочаровал.

Глава 35

Нам пришла в голову мысль прогуляться в Пергам.

– А по дороге я растолкую им свой план, – загорелся Антоний. – На прогулке они воспримут его лучше.

У меня на сей счет имелись сомнения, каковые и были высказаны.

– В Пергам я отправлюсь с удовольствием, но не понимаю, зачем тебе обхаживать их так. Ты ведешь себя как отец, который боится своих детей. Они прекрасно могут выслушать тебя и в Эфесе.

– Нет, я должен подсластить пилюлю.

Пилюля заключалась в александрийских земельных дарах и имела обертку в виде завоеванной Армении. Предполагалось, что, когда письмо, обрисовывающее и то и другое, официально поступит в сенат и будет принято к рассмотрению, сенаторы оценят обретение новой провинции и одобрят его территориальные пожалования.

Так, во всяком случае, казалось в теории.

– Прекрасно.

Я знала, что в данном случае с ним лучше не спорить. Он был уверен, что знает римлян как свои пять пальцев.

Пергам находился более чем в восьмидесяти милях от Эфеса, и римские военачальники выражали нетерпеливое желание отправиться туда с нами, как будто нуждались в командире. Я все время забывала, как не уверены в себе в этом отношении римляне: подспудно они боялись греческого мира. Как раз с Пергама началось присоединение греческих царств к Риму. Так поступил Аттал Третий, а потом его примеру последовал Птолемей Апион, царь Кирены. Однажды мой двоюродный дед Птолемей Десятый высказал такое пожелание и насчет Египта, но в Риме, к счастью, ему не вняли – там имелись сомнения относительно его прав на трон. Возможно, все эти цари лишь склонялись перед неизбежностью, что не принесло им популярности у своих подданных.

Пергам являлся римской провинцией уже сто лет. Когда три полководца Александра – Антигон Одноглазый, Селевк и Птолемей – боролись за его наследие, Азия досталась Селевку, но тот оказался неспособным удержать свои владения от дальнейшего распада, и Пергам отделился.

Этот город славился знаменитыми садами Аттала Третьего, пергаментом – здесь его родина – и лучшей в мире библиотекой, не считая александрийской. Долгое время Пергам пытался сравняться с Александрией, а потом с тяжелым вздохом, словно усталый верблюд, что опускается на землю со своим грузом, подчинился Риму.

Теперь, лишенный былого могущества, он дожидался нашего прибытия.

Город в долине мы увидели издалека: сияющий белизной акрополь возвышался над равниной на шестьсот локтей. Мы остановили наших лошадей, чтобы полюбоваться открывшимся видом.

Наш соперник в борьбе за звание мирового центра мысли – вот все, о чем я могла подумать в тот момент. Было время, когда Пергам всерьез оспаривал у Александрии высокую честь – вслед за Афинами стать средоточием эллинских искусств, наук и философии. Увы, политика, власть и войны уготовили Пергаму иную участь. И только ли Пергаму? Что стало бы с Александрией, не будь двух мужчин – Цезаря и Антония – и одной женщины – меня? Какое счастье, что нужный человек родится в нужное время, в нужном обличье! Я молча возблагодарила Исиду: Египту ничто не угрожало, чего нельзя было сказать о Пергаме.

– Прославленный город, – сказал Соссий. – Я благодарю судьбу за возможность им любоваться.

– Думаю, что, если ты обречен находиться вдали от моря, этот Пергам – не худшее место, – хмыкнул Агенобарб.

Вступив в город, мы увидели прославленный центр врачевания Асклепия с его священным источником, лечебным сводчатым туннелем и больницей, где, помимо всего прочего, занимались толкованием снов. Петляющая дорога вела нас вверх по уступчатому склону – мимо гимнасиев, купален, святилища Геры и нижнего акрополя – к верхнему акрополю с его достопримечательностями и святынями: библиотекой, театром, алтарем Зевса и царскими дворцами.

Отцы города ждали нас – о, с таким нетерпением! – чтобы сопроводить в бывший царский дворец, ныне римское правительственное здание. С дороги высоким гостям предложили подкрепиться, и мы оказались на пиру. Столы ломились под тяжестью золотой посуды и горами снеди; впрочем, эти столы из металла и мрамора сломать было бы весьма затруднительно. Для утоления жажды нам предложили разлитые в серебряные кувшины изысканные вина с острова Лесбос, находившегося неподалеку.

Приглашенных было более двадцати человек: будущие консулы Соссий и Агенобарб, а также Деллий, Планк и городские магистраты Эфеса и Пергама. Их жены присоединились к нам, что оживило мероприятие, придав ему непринужденную атмосферу. Возможно, Антоний был прав, облекая серьезное политическое дело в столь блестящую обертку.

Со своего места я увидела, как он быстро осушил одну за другой несколько чаш – какая уж тут умеренность!.. Ну и вел он себя соответственно – раскованно и доброжелательно. Я напрягала слух, чтобы расслышать, о чем он говорит, и всматривалась в выражение лиц Соссия и Агенобарба, стараясь прочесть их мысли.

Разговор шел о триумфе Соссия в Риме: всего год назад он удостоился этой чести за изгнание парфян из Иерусалима, куда смог вернуться Ирод. Теперь он вернулся на Восток, и я не могла отделаться от мысли, что такой человек очень пригодился бы нам в Риме. Там мы нуждались в сторонниках, особенно столь влиятельных, покрытых военной славой, способных в какой-то степени послужить противовесом Агриппе. Однако сам военачальник, похоже, лучше чувствовал себя здесь, где имел больше влияния и власти, чем в столице. Это был человек с правильными чертами лица и уравновешенным темпераментом, что составляло резкий контраст с грубоватым и переменчивым нравом Агенобарба. Сейчас они оба подались вперед, внимательно слушая Антония, который (я явно это видела) пустил в ход свое знаменитое обаяние. Он улыбался, жестикулировал, смеялся, откидывая голову назад, по-дружески их подталкивал. Но они сохраняли сдержанность – плохой знак.

Я расслышала лишь несколько слов, произнесенных Антонием: «в новом году» и «само собой разумеется». Агенобарб хмурился и…

– Значит, сегодня после обеда нам предстоит увидеть комедию…

Проклятье! Деллию, возлежавшему рядом