История с «Трестом» заставила Шульгина отказаться от политической деятельности. Теперь он со своими «Тремя столицами» превратился в посмешище для эмигрантской прессы. Кутепов остался на своем посту, но авторитет его оказался основательно подмочен. По поводу разоблачения «Треста» Врангель с возмущением писал генералу И. Г. Барбовичу: «Иностранный отдел ГПУ оплачивался в значительной мере средствами, передававшимися советским Азефам самим генералом Кутеповым. Таким образом, те жалкие гроши, которые несли русские беженцы на национальную работу, шли, по существу, на содержание этого органа наших врагов, который эту работу разрушал».

Семья Врангеля в 1925 году переехала в Брюссель. Сам же Петр Николаевич с матерью остался в Сремских Карловцах, где среди прочих дел зимой 1926 года приступил к редактированию своих мемуаров. Врангель начал работу над ними еще в конце весны 1921 года в Константинополе и завершил их написание в декабре 1923-го в Сербии. Он стремился отстоять свою позицию в конфликте с Деникиным, который уже начал публикацию «Очерков русской смуты». Чтобы показать, что его мемуары были написаны еще до публикации тех томов «Очерков», где излагалась деникинская версия конфликта с Врангелем, Петр Николаевич в конце каждой главы поставил дату завершения работы над ней. В начале 1926 года он сказал матери: «…Я хочу, чтобы знали, что они написаны до деникинских записок, а не то, чтобы я оправдывался как бы на его обвинения».

В приказе по РОВСу от 14 января 1926 года Врангель отмечал:

«…Как в бою развертывается полк, разбивается на батальоны, роты, взводы, звенья, принимает рассыпной бой, так Армия, изгнанница из лагерей Галлиполи, Лемноса, Чаталджи, разошлась по братским славянским странам, рассыпалась по горам Македонии, шахтам Болгарии, заводам Франции, Бельгии, Нового Света. Рассыпалась, но осталась Армией — войнами, спаянными единой волей, связанными между собой и своими начальниками, одушевленными единым порывом, одной жертвенной готовностью. Среди тяжелых испытаний армия устояла. Не ослабла воля. Не угас огонь. Придет день, протрубит сбор, сомкнутся ряды, и вновь пойдем мы служить Родине. Бог не оставит нас, Россия не забудет».

Отсутствие единства в радах эмиграции, в том числе и среди ее монархического крыла, вызывало у Врангеля всё большее разочарование и укрепляло его в намерении уйти из политики. Оценивая итоги Русского зарубежного съезда, состоявшегося в апреле 1926 года в Париже, Петр Николаевич с горечью констатировал, что «общественность оказалась у разбитого корыта. Ни одна группа не оказалась достаточно сильной, и в чувстве собственного бессилия все ищут союзников». Эти слова он мог бы сказать и о самом себе.

В 1926 году барон передал пост главнокомандующего великому князю Николаю Николаевичу, оставив за собой только должность председателя РОВСа. Но великий князь оставался по большей части декоративной фигурой, фактически в дела военной эмиграции не вмешивался, и она по-прежнему была подконтрольной Врангелю и Кутепову.

Осенью 1926 года Петр Николаевич решил перебраться в Брюссель, где он получил место в одной из бельгийских фирм. 11 октября 1926 года в своей прощальной речи в зале Русского офицерского собрания в Белграде главнокомандующий говорил о «подвиге русского изгнанника»: «…потеряв Родину, достояние, лишенный правовой защиты, безмолвно несет свой крест, блюдет достоинство русского имени, непосильным трудом обеспечивает свою независимость. В Сербии, Болгарии, Франции, Бельгии, Германии, в Америке и на Дальнем Востоке — всюду, куда злая судьба забросила русских бездомников, они сумели заставить ценить русский труд, русские исключительные дарования. Во всех областях искусства, науки, прикладных знаний русский талант, русский гений, русская самобытность сумели завоевать себе и в Старом, и в Новом Свете мировую известность. В исключительных условиях существования вне родины сохранилась Русская Церковь, кадры старой Российской Армии, русская школа, русская печать. И всюду, куда забросила судьба русского человека, он сумел создать уголок России».

В ноябре 1926 года генерал Врангель выехал в сопровождении своего личного секретаря H. M. Котляревского в Брюссель.

Средства, имевшиеся у Русской армии, практически иссякли уже к концу 1923 года. У РОВСа едва хватало денег на содержание канцелярии в Париже и начальников отделов в разных странах. Врангель не хотел быть обузой для соратников. Поэтому он рассчитывал, что жалованья инженера ему вполне хватит на содержание семьи. А доходы от мемуаров, которые, барон надеялся, будут получены после их перевода на иностранные языки, он предполагал пустить на нужды РОВСа. Другие члены его семьи тоже старались не сидеть без дела. Генерал А. А. фон Лампе после встречи с четой Врангелей записал в дневнике: «Ольга Михайловна при мастерской шляп своей сестры Треповой открыла модный отдел и работает там вместе со старшей дочерью Еленой, только что закончившей свое учение».

Сын барона Алексей Петрович Врангель писач в книге об отце:

«Когда великий князь Николай стал главнокомандующим армией в эмиграции и его советники и ближайшее окружение установили полный контроль над остатками средств, на которые существовал Воинский Союз, Врангеля вынудили ликвидировать его штаб. Николай предложил выплачивать Врангелю из этих средств пенсию, от чего тот отказался, не желая получать содержание из взносов участников Союза…

Теща Врангеля на деньги, вырученные от продажи виллы в Австрии, приобретенной еще до войны ее мужем, купила в Бельгии небольшой дом. Туда и перебрались в 1926 году супруги Врангель с двухлетним сыном, старой няней, поваром, а также ординарцем с женой».

С. А. Мацылев описывает одно из публичных появлений барона — в Париже в 1926 году, на обеде по подписке, устроенном в одном из больших, но скромных ресторанов на окраине города, предназначенных для свадеб и банкетов:

«Задолго до назначенного часа стали собираться участники обеда. Еще в поездах метро их можно было легко отличить от французов: одетые в скромные, зачастую потертые костюмы, приобретенные по случаю, с неумело завязанными галстухами, они сохранили свою прежнюю военную выправку. Зал быстро наполнился и гудел оживленными голосами. Старые соратники вновь встретились, и казалось, что статское платье они надели лишь временно, что надежда еще не потеряна на то, что вновь они облекутся в форму своих родных частей и снова пойдут на борьбу…

— Господа офицеры, — раздалась команда, и в зал вошел Врангель. Он тоже был в штатском, которое, по его признанию, не любил и не умел носить. Обед начался. Было произнесено много речей и тостов, во всех них звучала вера в лучшее будущее и неразрывная связь с тем, кто, несмотря на измеНйЕшееся положение, по-прежнему в сердце каждого оставался Главнокомандующим, за которым все вновь пойдут без колебаний, если это будет суждено…»

Первого октября 1927 года генерал-майор А. А. фон Лампе приехал в Париж, где на вокзале Сен-Лазар встретился с Врангелем и его женой Ольгой Михайловной. Алексей Александрович поразился перемене, произошедшей с Врангелем: «…Его настроение на этот раз показалось мне мало энергичным, не в пример всегдашним нашим встречам — пассивным», от «многих дел и дрязг… он в стороне не только на словах, но и в душе…», «…это не тот ПН, каким я привык его видеть! Н. Н. Чебышев и П. Н. Шатилов спорили со мною и говорили, что я ошибаюсь в оценке ПН-ча. Дай Бог, чтобы правы были они. Я боюсь влияния Ольги Михайловны, которая год тому назад уже говорила мне, что Петру Николаевичу надо начинать жить для себя!..»