– Тебе там нечего делать!

Но я думал иначе и сказал подруге:

– Она уже взрослая и имеет право посмотреть в глаза убийце своей матери.

Вампирша немного подумала и решила отпустить демоницу. Алиша тут же подбежала к своему брату и схватила его за руку, точно так же стиснув зубы от переполнявших ее эмоций. Я же наоборот – слегка успокоился. Присутствие сестры должно удержать Хора в узде, и, думаю, сильно зверствовать он точно не станет, как и разносить все подряд.

Разумеется, Киса не пожелала остаться одна, поэтому направились мы на нижний уровень всей толпой. Спустившись по лестнице, мы прошли по длинному извилистому коридору и оказались в полутемном подземелье, наполненном ароматами гнили и испражнений. В дворцовой тюрьме. Ее надежно охраняла полудюжина гвардейцев с магом, которые при нашем появлении вытянулись в струночку и отдали честь Дишару. Принц величественно кивнул им и спросил у гвардейца с книгой в руке:

– В какой камере находится Ушрак?

Тот полистал свою книгу, нашел в ней какую-то заметку и четко отрапортовал:

– В восьмой. Доставить его для повторного допроса?

– Нет, проводи нас к нему.

– Слушаюсь, – гвардеец кивнул одному из своих коллег и вместе с ним направился вперед по подземелью, на ходу доставая из кармана ключи.

Тюрьма производила жуткое впечатление, но не длинным рядом обитых железом дверей по обеим сторонам большого холла и не тьмой, которую едва разгонял одинокий магический светильник. Нет, она нагоняла ужас звуками, которые доносились из камер. Тихое, царапающее нервы поскуливание, приглушенные рыдания, неясное бормотание, чей-то тоскливый протяжный вой, стоны и даже отрывистые неразборчивые крики – все это сливалось в невнятный шум, который сильно давил на психику. Поглядев на друзей, я отметил, что их тоже пробрало. И даже Киса, старавшаяся казаться невозмутимой, чуть сильнее, чем нужно, сжала губы.

Остановившись у одной из камер, наш проводник принялся скрипеть ключом в давно не смазываемом замке. Открывали дверь гвардейцы вполне профессионально, встав так, чтобы никто из заключенных не смог броситься на них. Но эти предосторожности были излишними и наверняка рассчитанными на внимание принца (типа, вот мы какие, делаем все согласно инструкциям!). Никто из заключенных нападать на своих тюремщиков не рискнул. Да они и не могли этого сделать, скованные цепями, крепившимися к полу. Гвардеец осмотрел камеру, ничего опасного не обнаружил и позволил нам зайти и детально рассмотреть ее обитателей.

Их было трое. Все одетые в дорогие костюмы, на которых сразу бросались в глаза пятна тюремной грязи. Первый сидел в углу, с ужасом уставившись на нас, второй стоял на коленях у стенки, наклонив голову. Он раскачивался и тихонько подвывал, периодически стукаясь лбом о каменную кладку. Было бы похоже, что заключенный молится, если бы не кровь, стекавшая по его лицу, и полное отсутствие реакции на наш визит. Третий, толстячок, сидел, прислонившись спиной к стене, и бормотал, вперив в пол невидящий взгляд. Я прислушался и смог разобрать:

– ...утка в яблоках... Ничего вкуснее в жизни не пробовал... Мой повар так не готовит, зато у него получается печеная рыба... нежная, горячая... А еще нам на обед подавали гуся... жирное мясо... все пальцы заляпал, и костюм пришлось служанке чистить... Соленое... я люблю все соленое...

Демон продолжал нести всякую чушь, совершенно не обращая внимания на то, что из его пасти прямо на роскошный костюм с золотыми пуговицами вытекает тонкая ниточка слюны. Поглядев на Хора и Алишу, уставившихся на толстячка, я понял, что это и есть Ушрак. Действительно, прав был Дишар – зрелище малоприятное. Интересно, чем же его таким накачали-то? Но штука крайне мощная, заставляет говорить, даже когда никто не спрашивает, и, судя по всему, по мозгам бьет очень сильно.

И как же я раньше не вспомнил о том, что демоны являются превосходными алхимиками? А ведь еще удивлялся, насколько быстро им удалось получать на допросах реальные результаты. Ведь на то, чтобы расколоть один крепкий орешек, порой должны уйти часы. И это несмотря на пытки. А так, влил в глотку соответствующую настойку – и задержанный заливается соловьем, только вопросы успевай задавать!

– И долго он в таком состоянии? – спросил я у Дишара, кивнув на продолжавшего бубнить графа.

– Примерно полдня.

– Мда, хорошие у вас средства. А вернуться в сознание он сможет?

– Нет. Такие методы допроса применяются лишь к заведомым смертникам.

Я хмыкнул, а в ответ на удивленный взгляд принца пояснил:

– Это весьма милосердно. После сильного психотропного препарата постепенно раствориться в мире грез и даже не осознать своей смерти... Когда его казнят?

– Завтра, на главной площади, вместе с прочими заговорщиками. Ушраку, как и другим, отрубят голову.

– А вот это вы зря. Лично я на месте Шеррида отпустил бы всех... допрошенных. Чтобы народ своими глазами увидел, что может случиться с теми, кто осмелится поднять руку на короля.

Дишар подумал и возразил:

– Алекс, вы не правы. Полагаю, если отпустить всех в таком состоянии, жители Харрашара наверняка начнут их жалеть и даже сетовать, что мой отец обошелся с ними так жестоко. А данное чувство нисколько не будет способствовать цели этого наглядного урока.

– Нет, Дишар, смотреть надо глубже и ширше. Разумеется, найдутся те, кто пожалеет этих преступников, может, даже будет заботиться и стараться привести их в чувство, ведь сострадание никому не чуждо. Но их будет мизерное количество, даже не заслуживающее внимания, зато все остальные сразу ощутят страх и ужас перед законом. Ведь не так страшно умереть от топора палача... или что там у вас используется? Превратиться в такого вот слюнявого идиота, делающего под себя и ни на что не реагирующего, – вот это действительно страшно. Страшно настолько, что от одного взгляда на подобный «овощ» любой житель Харрашара станет гораздо законопослушнее. Причем даже не осознавая этого. Да, он сможет потом рассуждать, как жестоко поступил монарх, но страх оказаться на месте этого жалкого существа прочно угнездится у него в подсознании и еще долго будет влиять на его поступки... Ладно, не буду читать лекцию по основам психологии. Скажу проще: казнь – это зрелище, а любой толпе нравятся зрелища. Пусть жуткие и мерзкие, но толпа – это толпа, у нее свои вкусы. Причем кровь она просто обожает – достаточно вспомнить турнир и сравнить, какие состязания вызывали у зрителей наибольший восторг. А вот бояться толпа не любит, так как страх ее уничтожает, разбивая на отдельных разумных. Ведь страх – он очень личный.

Посмотрев на задумчивого принца, я мысленно обматерил свой длинный язык. Нашелся, блин, профессор! Да какое мне дело, что демоны собираются сотворить с заговорщиками? Пусть вешают, топят или сжигают – без разницы. И с чего же я так завелся? Наверное, потому что мне сейчас страшно. Совсем чуточку, так как это все-таки не мои эмоции, а чувства тех, кто находится рядом. Но это ощущение было весьма неприятным, поэтому я понял, что надо поскорее выбраться из этих подземелий, так похожих на карцер Академии.