ни разу не спросивший о смерти Мауэра, и это тоже настораживало Третьякова. Они так и не дождались нового партнера.

В номере он достал из мини-бара банку пива, открыл, налил в высокий стакан, глядя, как лопается пена. Потом сделал глоток и решил завтра же уезжать. Ни с чем не сравнимая тревога охватила его.

Он включил телевизор, показывали какой-то фильм из красивой жизни. В чем суть, он ухватить не мог по причине незнания языка. И, глядя на мужчин во фраках и женщин с обнаженными плечами, он думал о том, почему пришло к нему чувство дискомфорта.

Боялся он чего-то? Пожалуй, нет. Он получил «образование» на улице, в проходных дворах знаменитой Вахрушинки, потом добавил знаний в секции бокса, в кабацких драках, в поездках по ночной Москве, во время гулянок в период застоя и парадности. О нем говорили: «Крутой».

Так что же беспокоит его?

Фильм уже подходил к концу, когда в дверь постучали.

Сергей открыл.

На пороге стоял Ромка Гольдин. Давнишний знакомец, тертый, битый московский парень, бросивший родной Столешников ради сытой американской жизни.

И хотя в Москве не были они так уж близки – ну, в кабаках виделись да на футболе, а иногда грелись в одной сауне, – здесь они обнялись, как самые добрые друзья.

После первых приветствий уселись как следует, закурили.

– Ну как ты, Сережа? – спросил Гольдин.

– Как видишь.

– Вижу, вижу, – хохотнул Роман, – во всем дорогом и красивом. Значит, есть бабки.

– Есть немного.

– А зелень?

– С этим похуже, но есть.

Сергей с интересом разглядывал московского знакомца. Шелковый костюм, рубашка темно-синяя, невесомая совсем, мокасины целое состояние стоят, цепочки золотые на шее, браслет золотой, часы – и говорить нечего. Безвкусно, но дорого. Кричаще дорого. Видимо, нужно Гольдину показать, что богат он, очень богат.

– Значит, это ты должен был с нами обедать сегодня? – спросил Третьяков.

– Не успел я к вашему столу, так что мы отдельно поговорим.

– Давай, только что может тебя в нашем тихом бизнесе заинтересовать?

– Правильно ты сказал, тихий бизнес. Именно такой мне и нужен.

– У тебя есть предложения?

– Есть. Ваша фирма имеет право внешнеторговой деятельности?

– Конечно. Мы можем поставить тебе любое количество наших изделий…

– А они не нужны мне. Мы организуем новую фирму.

– Не понял.

– Очень просто. Ваше СП останется таким же, как и было, только я войду туда партнером.

– Значит, мы будем советско-австрийско-американским предприятием?

– А зачем тебе понт этот? Останетесь, как и были, а я через Штиммеля вложу в вас деньги.

– Много?

– А сколько хочешь.

– В какой валюте?

– А какая тебе нужна?

– Понимаешь… – Сергей встал, подошел к окну.

Тихая, почти пустая улица. Машины вдоль бровки тротуара, светятся огоньки маленького бара, одинокий прохожий идет неспешно.

Покой, мир, тишина.

– Понимаешь, Роман, мне же любые деньги не нужны.

– Значит, Сергей Третьяков стал честным, – засмеялся Гольдин, – а не ты ли через дружка из горкома, помощника Гришина, доставал машины и продавал их?

– Я.

– Так что же ты из себя целку строишь?

– А я не строю, Роман. Просто мне держава впервые дала возможность честно заработать, сколько я хочу.

– Видно, немного ты хочешь, Сережа, если киваешь на державу. Конченое твое дело.

– Какое уж есть.

– Ну ладно. – Гольдин встал, открыл бар, достал маленькую бутылочку шампанского. – Кстати, ты нашего шампанского не привез?

– Нет.

– А жаль, любимый напиток, никак не могу привыкнуть к ихнему, уж больно сухое.

– Так оставался бы в Москве.

– В Москве. – Гольдин открыл бутылку, налил шампанского в фужер, выпил залпом, зажмурился. – В Москве за мной уже менты ходить начали. Так-то было в родной столице. Ты в следующий раз привези нашего шампанского, конечно, если мы договоримся.

Последнюю фразу Гольдин произнес со значением, не просто так произнес.

– А о чем мы должны договориться? – Сергей уловил его интонацию.

– О главном, друг Сережа, о главном. Чем будет заниматься наша фирма…

– У нашей, – Третьяков сделал ударение на слове «нашей», – есть уставная деятельность.

– Реставрация антиквариата и подделки под старину? – засмеялся Гольдин. – Да знаешь ли ты, вице-президент с советской стороны, что давно бы вы сгорели с вашей туфтовой мебелью, иконами-подделками да ковкой дерьмовой, если бы умные люди ваш бизнес не направляли.

– Ты что имеешь в виду? – внутренне холодея, спросил Третьяков.

– Ты что, действительно идиот или прикидываешься? Бабки брал, зелень брал и ничего не знаешь?

– Я не брал никакой зелени ни у кого, понял?

– Вот тебе и раз, а этот, ну, коммерческий ваш.

– Лузгин?

– Именно. Он сообщал, что все в порядке, все в доле.

– Слушай, о чем ты говоришь? – Третьяков вскочил, надвинулся на Гольдина.

– Ты не дергайся, спокойнее. – Гольдин отодвинулся вместе с креслом. – Не надо резких движений. Запомни, что ты да дурачок этот австрийский были просто фраерами подставными.

– Ты имеешь в виду Мауэра?

– Его.

– Значит, он вам мешал?

– Не об этом речь. – Гольдин встал, подошел ближе к дверям. – Ты будешь заниматься настоящим делом?

– Что ты имеешь в виду?

– Уже год, как через вас идет к нам дефицитное сырье: титан, алюминий, бронза… ну и золото, конечно.

Сергей больше не стал слушать, он шагнул к Гольдину и ударил его.

Роман, зацепив по дороге стул, отлетел к дверям.

И сразу же в номер ворвались четверо крепких, спортивного вида ребят.

Одного Третьяков отправил в нокаут сразу же, второго достал по корпусу, и тот осел по стене, глотая ртом воздух.

Но вдруг словно что-то обрушилось на него, в глазах закрутились огненные колеса, последнее, что он услышал, голос Гольдина:

– Не здесь, Ефим, не здесь…

Пришел он в себя в машине и понял, что сидит на заднем сиденье у дверей, а левее его кто-то, чье лицо он не мог разглядеть.

Голова раскалывалась от боли, все тело ломило.

Третьяков посмотрел на дверь, предохранительная кнопка была поднята.

Машина начала замедлять движение на перекрестке, и тогда Сергей, собрав остатки сил, рубанул сидящего рядом с ним по горлу, всей силой надавил на ручку двери, распахнул ее и вывалился на асфальт.

Вахмистр, старший патрульной машины, увидел, как из черного «форда» выпал человек. Вахмистр еле успел свернуть, чтобы патрульный «мерседес» не наехал на упавшего.

«Форд» затормозил, из него выскочил человек с автоматом «Штеер-МП 49».

Видимо, он не привык обращаться с австрийским автоматом, и эти несколько секунд заминки дали полицейским возможность выскочить из машины и достать пистолеты.

Лежащий на асфальте человек медленно пополз в сторону. Первая автоматная очередь ушла в землю рядом с ним.

Вахмистр Шольц трижды выстрелил, и человек с автоматом рухнул.

Падая,