Донна вспомнила тех двух бедуинов, один из которых произнес страшное проклятие на допросе. Представив себе, какой опасности подвергался в ту ночь герцог Бургундский, она передернулась. Они снова посидели в молчании, прежде чем она спросила его:

– Вы так много знаете обо всех: о герцоге, обо мне, о походе – как же получается, что о вас ничего никому неизвестно?

– Но вы-то, донна Анна, знаете обо мне больше, чем остальные.

Он произнес это так странно, что я испугалась – вдруг это кто-то из тех, кого Анна знала, и если он раскроется мне, он поймет, что я не донна, потому что я не узнаю его. Кто знает, быть может, донна была знакома с ним и весьма близко…

– Я не знаю вас, – покачала я головой и закончила нашу беседу: – Доброй ночи.

Я поднялась в комнатку, легла на кровать и с наслаждением потянулась. После ванны, после такого долгого перехода хотелось спать, но я еще очень долгое время беспокойно ворочалась в постели. Мне казалось, я напрасно ушла, быть может, еще немного, и он бы решился мне открыться. Я представляла себе, каким может быть его лицо, но так ничего и не смогла придумать и заснула.

Утром после завтрака Рыцарь отвел меня в сад и сказал, что он должен отлучиться на пару дней. Мне стало страшно – вдруг он, подобно Герцогу и Августу, уедет и не вернется? Мало ли что может случиться с человеком в пустыне?

Рыцарь поспешил рассеять мои страхи. Он сказал мне, что поедет вместе с группой коптов, а потом также вернется обратно. Какое дело заставило его так срочно отлучиться, он не пожелал открыть мне. Он лишь упомянул, что разведает обстановку после переворота. Я просила его взять меня с собой, не бросать здесь одну, но он лишь пообещал вернуться как можно скорее.

– А если с вами что-нибудь случится? – я схватила его за рукав. – Возьмите меня с собой, так мне будет спокойнее.

– Если со мной что-нибудь случится, донна, за вами придут друзья, – сказал он мне, – я не стал бы бросать вас здесь, не будучи уверенным в том, что вы обязательно вернетесь к своим крестоносцам.

Я пошла провожать его. Он сел на верблюда, тот поднялся, гордо и надменно раскачивая своей головой и глядя на нас из-под полуприкрытых век. Остальные путешественники уже ждали Рыцаря у ворот.

– Берегите себя, донна, – сказал он на прощание, – постарайтесь не попасть в беду, пока меня не будет рядом, – Рыцарь нахально улыбнулся, отвернулся от меня и исчез за воротами. Началось тяжелое ожидание.

Христиане со страхом ждали, что решат мамлюки о соглашении с королем. Споры между эмирами шли уже несколько дней, но они так и не могли прийти к единому решению. Одни хотели, чтобы условия перемирия были исполнены, как и было запланировано при султане, другие настаивали на заключении нового договора. После долгих споров было решено, что Людовик ІХ вернет Дамьетту, прежде чем получит свободу. Вместе с королем освободятся и богатые сеньоры, а простые крестоносцы будут переведены в Каир. Половину выкупа, составлявшую 200 тысяч ливров, французы заплатят до отъезда из Дамьетты и вторую половину – по прибытии в Акру. В свою очередь, сарацины обещали не трогать в Дамьетте больных, продовольствие и орудия до тех пор, пока король не сможет их забрать.

Эмиры поклялись, что выполнят договор, самыми страшными клятвами, имевшимися в их вере: они отрекутся от Магомета, если не сдержат слово, будут опозорены подобно тому, кто совершает паломничество в Мекку с непокрытой головой, выгнав жену, принимает ее назад, ест свинину. Одному вероотступнику из христиан было велено составить письменно формулу клятвы достаточно убедительной, чтобы ею поклялся Людовик ІХ. Если бы король не сдержал слова, он лишился бы заступничества 12 апостолов и всех святых, король охотно согласился дать такую клятву. Но потом эмиры попросили ужесточить клятву, и ее последний пункт был таков: если король не соблюдет условия соглашения с эмирами, то будет опозорен, как христианин, отрекшийся от Христа и его заповедей, и презрит Господа, плюнет и растопчет распятие.

Услышав это, король наотрез отказался давать такую клятву. Он заявил, что предпочитает умереть добрым христианином, нежели жить в ненависти к Господу и Богородице. Король обещал исполнить все условия, но клятву принести отказался. Мусульмане начали угрожать ему смертью, братья короля умоляли принести клятву, но Людовик стоял на своем. Епископы и патриарх Иерусалимский, который попал в плен к мамлюкам после убийства султана, просили короля согласиться, но Людовик оставался непреклонен. Видя, что угрозы смерти на короля не действуют, Бейбарс подумал, что поступить так королю посоветовал патриарх, и велел отрубить ему голову. Сарацины схватили старика, поставили его на колени и привязали руки к столбу так сильно, что из-под ногтей брызнула кровь.

– Сир, – из последних сил крикнул несчастный, – ради Бога, поклянитесь смело, я возьму на свою душу весь грех клятвы, принесенной вами, ведь вы ее сдержите.

Людовик устоял и перед угрозами, и перед мольбами и не принес присяги, которой от него требовали мусульмане.

Неожиданно Бейбарс отменил свое решение о казни патриарха и не стал требовать от короля произнесения клятвы. Он созерцал молча гордого короля, который стоял перед ним, в то время как вождь мамлюков сидел – дерзость, которую не мог себе позволить султан. Злобные черные глазки бея метали громы и молнии, но лицо его оставалось спокойным. В такие моменты он начинал сожалеть о том, что агент Старца Горы погиб при попытке убить султана, и о том, что он сам поддался соблазну получить выкуп вместо того, чтобы доставить себе удовольствие, замучить дерзкого пленника и истребить все его войско. Это гарантировало бы мир лет на сорок, христиане разом бы лишились своих лучших предводителей, но золото прельщало алчного Бейбарса, и он сдерживал в себе кровожадные порывы.

Королю разрешили удалиться в шатер, пока эмиры обдумывали свои дальнейшие действия. Людовик ІХ ушел, поддерживаемый Жоффруа де Сержином и Вильямом Уилфридом. В тот день пленникам не давали еды, король был все еще очень слаб после перенесенных болезней и переживаний, многие его приближенные опасались, что сарацины согласились отпустить его только для виду, а на самом деле дали ему медленно действующий яд. Де Сержин, несмотря на протесты короля, пробовал всю его пищу, но чувствовал себя нормально, и они с Уилфридом решили, что все это не более чем слухи.

Оставив короля на время одного, двое друзей вышли из его шатра и сели под пальмой, обсуждая переговоры и строя предположения о дальнейшем развитии ситуации. Большинство крестоносцев из числа тех, что султан предполагал освободить в первую очередь, содержались под стражей на галерах, на суше стояли только палатки короля, его братьев и тех послов, что вели переговоры с султаном. По лагерю ходили слухи, что некоторые сарацины, впечатленные достойным поведением французского монарха, хотели сделать Людовика ІХ как самого гордого христианина, которого они когда-либо знали, султаном.

Вильям и Жоффруа обсуждали все эти сплетни и не заметили, как в шатер короля проник человек в бедуинской одежде.