– Фэйцуй – единственная по-настоящему ценная разновидность нефрита. Во всех прочих ценится главным образом искусство мастера. Фэйцуй дорог сам по себе. О неразработанных его месторождениях ничего не известно, изделий из него существует мало, а все прежние залежи исчерпаны сотни лет назад. У моей знакомой было ожерелье именно из такого нефрита. Пятьдесят одна резная бусинка, все идеально подобраны, каждая по шесть каратов. Ожерелье забрали при ограблении некоторое время назад. Взяли только его, остальное не тронули и предупредили – я был тогда с той леди, поэтому, в частности, и взялся за столь рискованное дело, как передача, – чтобы мы ничего не сообщали ни в полицию, ни в страховую компанию, а ждали звонка. Позвонили через пару дней, цену установили в десять тысяч и время назначили сегодня на одиннадцать. В каком месте – я пока еще не знаю, но, должно быть, где-то неподалеку, в районе Пэлисейдс.

Я заглянул в пустой стаканчик. Он капнул мне еще. Я отправил вторую дозу вслед за первой и закурил еще одну сигарету, на сей раз хозяйскую – чудесную «Виргинию» с монограммой заказчика на бумаге.

– Выкуп за драгоценности… Дело налаженное, с хорошей организацией, иначе б они не знали, где и когда брать клиента. Настоящие, дорогие украшения люди надевают не так уж часто, предпочитают обходиться дешевыми копиями, имитацией. Нефрит трудно подделать?

– Что касается материала, то никаких сложностей нет. Другое дело работа – тут и целой жизни может не хватить.

– Значит, никакой переогранки. И перекупщику не спихнуть, разве что за малую долю. Следовательно, весь их расчет – выкуп. Что ж, я бы предположил, что они будут играть по правилам. Вот только проблему с телохранителем вам следовало решать раньше, мистер Пол. Откуда вы знаете, что они не станут возражать против охранника?

– Я и не знаю, – ответил он со вздохом. – Но я не герой, а поскольку будет темно, хотел бы иметь кого-то рядом. Не выйдет – значит не выйдет. Сначала собирался пойти один, но потом подумал, что было бы нелишним посадить человека сзади. На всякий случай.

– На тот случай, если они заберут деньги и всучат вам «куклу»? Но я-то как им помешаю? Если начну палить и кого-то подстрелю, а пакет действительно будет «куклой», ожерелья вам не видеть как своих ушей. Люди, что придут на встречу, простые посредники и тех, кто стоит за бандой, не знают. Если ж я не стану раскрываться, то они уйдут еще раньше, чем вы успеете развернуть пакет. Они вообще могут ничего вам не оставить. Скажут, что пришлют ожерелье по почте, после того как убедятся, что деньги немаркированные. Вы их пометили?

– Господи, конечно нет!

– А не помешало бы, – проворчал я. – Сейчас деньги метят так, что обнаружить метки можно только под микроскопом и при черном свете, но для этого требуется оборудование, а значит, и копов пришлось бы ставить в известность. Мое участие обойдется вам в пятьдесят баксов. И получить их я хотел бы сейчас – на случай, если не вернемся. Люблю, когда в кармане что-то шуршит.

Широкое красивое лицо побледнело. Лоб заблестел испариной.

– Давайте-ка выпьем еще, – торопливо предложил он.

На сей раз Линдли Пол налил по-настоящему.

Мы сидели и ждали, когда же зазвонит телефон. Пятьдесят баксов я получил, так что поиграть было чем.

Телефон звонил четыре раза, и, судя по голосу, разговаривал Линдли Пол с женщинами. Тот звонок, которого мы ждали, раздался только в десять сорок.

Машину вел я. Или, вернее, я держался за руль и не мешал ей ехать самой. На мне было светлое пальто спортивного фасона и шляпа, принадлежавшая Линдли Полу. В кармане лежали десять тысяч сотенными купюрами. Пол сидел сзади, сжимая отделанный серебром «люгер», с виду классную вещицу. Я надеялся, он знает, как им пользоваться. В этой затее мне не нравилось все.

Местом встречи определили лощину перед каньоном Пуриссима, примерно в пятнадцати минутах езды от дома. Пол заверил, что ему там все знакомо и уж по крайней мере дорогу он мне покажет.

Некоторое время мы кружили по холмам, выписывали восьмерки, и у меня уже голова пошла кругом, но потом выскочили вдруг на шоссе, и огни проносящихся по дороге машин слились в один сплошной белый луч, уходящий в бесконечность в обоих направлениях. То шли дальнобойные грузовики.

Миновав заправочную станцию на бульваре Сансет, мы повернули от моря и как будто погрузились в тишину. Запах водорослей отступил под напором стекающего по темным склонам аромата дикого шалфея. Время от времени где-то вверху, там, куда возносятся мечты риелторов, загоралось и смотрело на нас далекое желтое окно. Мимо с ревом проносились машины, и их слепящий белый глаз на мгновение прятал холмы. За бледным полумесяцем гонялись по небу клочья стылого тумана.

– Вон там – клуб «Бель-эйр-бич», – сказал Пол. – Следующий каньон – Лас-Пульгас, а уже за ним Пуриссима. Свернем на втором перевале. – Голос его звучал сдавленно, напряженно – от звонких ноток самоуверенного, надменного хлыща, каким он был при первом знакомстве на Парк-авеню, не осталось и следа.

– Пригнитесь и не высовывайтесь, – бросил я, не оборачиваясь. – За нами, может быть, давно уже следят. Ваша машина бросается в глаза, как гетры на пикнике в Айове.

Проехали еще немного.

– Поворачивайте вправо, – прошептал он, когда мы поднялись на вершину холма.

Я свернул. Черный автомобиль пополз по широкому, заросшему сорняками бульвару, так и не ставшему транспортной артерией. Из потрескавшегося тротуара торчали кое-где черные обрубки арматуры для электрических фонарей. Над бетоном, зажатым с обеих сторон наступающей пустошью, нависал густой кустарник. В траве трещали сверчки, еще дальше, за ними, голосили древесные лягушки.

Темной глыбой проплыл дом. Обитатели его, похоже, укладывались спать вместе с курами. В конце улицы бетонка оборвалась, и мы съехали по грязному склону на грязную террасу, потом сползли по еще одному склону и оказались перед заграждением из белых деревянных брусьев.

За спиной у меня зашуршало, и Пол, перегнувшись через спинку сиденья, прошептал:

– Вот оно, то самое место. Вам надо выйти, отодвинуть барьер и проехать дальше, в ложбину. Возможно, его поставили для того, чтобы мы не смогли быстро уехать. Им нужно время, чтобы оторваться.

– Заткнитесь и не высовывайтесь, пока я не крикну.

Я выключил почти беззвучный мотор и прислушался. Только сверчки и квакши, и ничего больше. Поблизости никого не было – иначе цикады бы смолкли. Я нащупал холодную рукоятку пистолета под мышкой, открыл дверцу и осторожно ступил на твердую глинистую землю. Со всех сторон – кусты. Запах шалфея. Кустов было столько, что в них могла бы спрятаться целая армия. Я направился к баррикаде.

Может быть, ее поставили только для того, чтобы убедиться, что Пол выполняет все указания.

Я взялся обеими руками за верхний брус и начал его поднимать. Нет, не проверка. Из ближайшего куста, футах в пятнадцати от дороги, прямо в лицо ударил луч сильнейшего фонаря. Тонкий, писклявый ниггерский голосок пропищал: