несколько метров. Арсений встал прямо передо мной и обнял, вроде бы по-родственному, но в тоже время его долгий выдох на грани стона в мои волосы и то, как он вздрогнул, прильнув всем телом, а не едва соприкасаясь, были намного красноречивей, чем любые слова.

— Ну, здравствуй, Васюнь, — прошептал он, опуская рот к моему уху и едва дотронувшись чувствительной кожи за ним, и меня как током прошибло.

Чего я хотела? Повернуть голову, вцепиться в его волосы и целовать, целовать неистово, как одержимая, как сто лет голодавшая. Но в следующий момент во мне что-то дрогнуло. И опять потекли нескончаемым потоком вопросы. Что, если ему этого не нужно? Что, если для наших родных это будет чересчур, и они не примут нашей близости? Что, если все слова долбаной Люси об истинной натуре Арсения правда? Вдруг своим порывом я поставлю его в зависимость, заключу в рамки, из которых он уже не будет знать, как вырваться, чтобы это не задело и не причинило боль всем членам нашей семьи. Одним открытым проявлением чувств я могу вовлечь нас всех в некий хитрый лабиринт переплетенных эмоций, из которого выйти будет совсем не просто. А может… может, я просто тупо струсила, спряталась за собственной логикой от чувств. Не важно, но Арсений это почувствовал сразу, и его прикосновение не продлилось дольше приличного для родственников. Он отступил, не глядя на меня, и пошел к сумкам, как ни в чем не бывало, а я тут же натолкнулась на внимательный мамин взгляд, поверх плеча дяди Максима.

— Ну что, семья? Двинули домой? — не столько спросил, сколько утвердил старший Кринников.

— Двинули! — сияя, поддержала его мама.

ГЛАВА 36

Арсений.

Раньше девчонки вели дневники. Типа такого:

«День первый:

Ах, он посмотрел на меня и в зобу дыханье сперло!»

«День второй:

Обожаемый! Он глянул в мою сторону два раза!»

«День хрен знает какой:

Эта сволочь не смотрит и не подходит, и вообще меня все достало!»

Сейчас, кажется, все эти дневники заменены на блоги в сети, но не в том суть.

Мне, если честно, спустя неделю нашего общения с Василисой после выхода из СИЗО уже тоже было впору заводить такой дневничок, политый слезами и соплями. Ну, или, на крайняк, журнал печальных событий, что ли.

25 мая.

Сегодня, говоря со мной, Васька рассмеялась над какой-то моей бородатой шуткой, и у меня сердце зашлось, как у пацана зеленого, и руки затряслись от желания хоть кончиками пальцев коснуться ее кожи.

28 мая.

Сегодня вечером в беседе она вздохнула так протяжно, очевидно, потягиваясь, что я мгновенно представил Ваську, делающую это на том самом диване, который стал моим постоянным местом ночевки. Словно наяву увидел, как приподнимается ее грудь, и все тело выгибается в этом движении ленивого комфорта. Здравствуй, холодный душ, как же, сука, я тебя люблю!

30 мая.

Рассказывая мне о какой-то вкуснятине, которую пробовала в одном из ресторанов, Василиса издала восхищенный стон, и железобетонный стояк мне был обеспечен на пару часов! И снова приветствую вас, спортзал, боксерская груша и ледяная водичка!

Нет, само собой, моя жизнь от одного звонка Василисе до другого была более чем насыщена событиями. Но, видимо, таково странное свойство человеческой психики в целом или, может, моей в частности, что, едва я закрывал дверь и оставался наедине с собой, все произошедшее за день осыпалось с меня как шелуха, не оставляя ничего, и все, о чем мог думать — в каком настроении будет моя заноза, когда ответит на мой звонок.

Если придерживаться того же журнального сухого изложения, то за три недели «Безваськиного ледникового периода» произошло много и всего.

Во-первых, объявился, наконец, пропавший Марк.

Во-вторых, состоялся суд по поводу завода, на который представители столичного дядечки, устроившего нам столько неприятностей, просто не явились, так что решение было вынесено в пользу нашего клиента.

В-третьих, сильно важный следователь Семцов сдал мое дело местным и умчался в свою Москву, даже не вызвав меня для прощального допроса, а я же к нему как к родному привязался, мля! Вслед за этим все мои неприятности с законом быстро сошли на нет практически сами собой.

Ну, а если вдаваться в подробности…

Марк появился поздней ночью спустя столько дней после нашего последнего разговора, больше похожий на бомжа, какой-то изжеванный и взъерошенный. Так что охранники, дежурившие в офисе, не сразу его и узнали. Я почти в шоке взирал на вечно холеного и одетого с иголочки бывшего друга в мятой и покрытой неизвестными пятнами одежде, с расцарапанной щекой, ссадиной на лбу и левой рукой, замотанной бинтом.

— Какого хрена с тобой произошло, и где ты вообще шлялся все это время? — не смог сдержаться я от эмоций.

— Ой, ладно, Арс, не начинай. Ты ж мне не отец и не жена, чтобы допросы устраивать, — устало и раздраженно отмахнулся он, плюхая на мой стол увесистый чемодан, который держал в здоровой правой руке, и тут же разворачиваясь.

— В общем, условия нашей сделки я выполнил, процесс запущен, просто сидите у реки и ожидайте, как труп проплывет. Уверен, ты тоже меня не подведешь. Предупреждаю, Ольга подозревает о существовании этих денег и может за ними явиться. Но я знаю, что на тебя ее припадки и требования не подействуют. Ну, в принципе, все, я пошел! — и он, как ни в чем не бывало, открыл дверь.

— Стоять, Зарицкий! Че это за херня вообще? Кто так делает? Нужны же какие-то документы, гарантии. Да я, мать твою, даже не знаю, сколько там!

— Арс, ну блин, не утомляй ты меня! — скривившись, схватился за виски Марк. — Сколько бы там не было, я знаю, что себе ни копейки не возьмешь! Мои бабки у тебя, какие еще, нафиг, гарантии? Мы, может, и разосрались, потому что два дебила были, но что ты за человек я знаю. Никаких документов и лишних свидетелей мне не надо. Так что все, давай! У меня реально времени мало!

— Марк, можешь ты нормально сказать, что с тобой? Может, тебя отвести куда-то надо, в больницу, скажем, выглядишь дерьмово. Может, охрана нужна? По-людски можешь объяснить?

— Да не надо ничего. Честно! Выгляжу, как и должен выглядеть человек, получивший за дело, и даже лучше, чем мог бы. За грехи надо платить хоть