дом выглядело точно так же, только присутствовали мы вместе с отцом. Ответили по очереди на один вопрос — согласны ли мы отказаться от всех претензий относительно вышеперечисленных граждан. Подтвердив все это опять, просто расписались и могли отправляться восвояси. Вот такое оно, отечественное правосудие: когда надо — стремительное, а главное, хм… неподкупное. И на самом деле мне уже было плевать. Больше всего хотелось прыгнуть в машину и нестись в Краснодар, сломя голову. Схватить там Ваську, нахально зажать в первом попавшемся углу и зацеловать так, чтобы ножки у обоих затрусились, и мозги совсем отказали. А потом уже разговоры разговаривать… ну, или, может, много позже, если найдется действительно тихий уголок. Хотя тогда тихим быть он очень быстро перестанет. Эх, мечты, Сеня! До возвращения Васьки и Марины было два дня, а у нас с отцом еще и мебели нет в гостиной, да и куча всяких мелочей до ума довести, так что бросить его сейчас и ломануться туда, куда больше всего хочется, я не мог. Так что терпи два дня, Сеня, терпи. Тик-так!

Если я думал, что я самый нетерпеливый тип в нашем доме, то последние сутки убедили меня в обратном. Большую часть ночи отец бродил по дому и двору, что-то поправлял, двигал и выглядел как школьник накануне экзамена, которого он одновременно боится до икоты и при этом не может дождаться. А дорога до Краснодара вообще чуть не довела меня до нервного тика. Одно дело, это когда ты тот, кто вытворяет за рулем разные сумасшедшие штуки в попытке побить все скоростные рекорды, а совсем другое, когда являешься пассажиром и пассивным наблюдателем. Тем более, когда видишь, что просить ехать помедленнее и взывать к разуму сейчас бессмысленно. Абонент временно недоступен.

— Припаркуй поближе! — отец просто выскочил из-за руля, едва мы въехали на больничную стоянку и умчался, даже не оглядываясь. Я бы с удовольствием последовал его примеру, но должен же хоть кто-то вести себя сейчас как взрослый?

Василиса заметила меня не сразу. Она стояла, прислонившись бедрами к подоконнику, и смотрела на отца и Марину, которую он уже успел цапнуть на руки и прижать к себе так, словно она норовила испариться, если он будет держать недостаточно крепко. Волосы Василисы были распущены, обрамляя ее бледненькое веснушчатое личико, и лились тяжелыми волнами всех оттенков золота по хрупким плечам, окутывая все тело почти до поясницы. Лучи утреннего солнца, преломившись в оконных стеклах, заигрывали с этой живой роскошью, придавая его цвету еще больше граней и объема. И моей первой мыслью было: «Господи, какая же она охренительно красивая!». Ну, ладно, вру. Не первой. Как только я увидел этот ослепительный каскад волос на свободе, то тут же в мозг, как разряд электричества, ударили ослепляющие воспоминания, прошивая прямиком до паха. Наша первая ночь и золотая россыпь на моих подушках… Неверное алое пламя костерка пробивается сквозь шелковую завесу, отделяющую в тот момент мир нашей чувственности от всей Вселенной… Мягкие пряди, обвивающие мои запястья, словно золотые наручники, когда мои пальцы глубоко зарыты в этом сокровище, буквально приковывая меня к Василисе в то время, когда я никак не могу получить ее достаточно, сколько бы не стремился к насыщению. Поэтому первой все же была примитивненькая и похотливая фантазия, что вдруг мы оказываемся в палате совершенно одни, я запираю двери и, забив на разговоры, усаживаю Василису на подоконник и занимаюсь с ней яростным приветственным сексом. А что? Вон, даже по статистике парни думают о сексе каждые 20 секунд, так что какие вопросы? Но потом с опозданием на эти самые 20 секунд, наконец, включились мои мозги, напоминая мне, что мечты мечтами, а в реальности мы не одни, и если делать это на подоконнике, то каждый любопытный придурок сможет увидеть мою Ваську, кончающую для меня, а так вообще не пойдет. А еще мой припозднившийся разум съехидничал, что приветственный секс после такого воздержания вкупе с частым возбуждением будет не столько яростным, сколько ну о-о-очень коротким, хотя можно все, конечно, компенсировать, встав на колени и забросив ее ноги себе на плечи… Э-э-эй, ты ни черта не помогаешь! Тоже мне еще разум называется! Или это просто очередные 20 секунд истекли?

Василиса заметила меня, ее щеки вспыхнули, и глаза буквально прожгли до костей, прежде чем она их отвела. И вот тогда да, я и подумал: «Какая же она у меня красавица!».

Когда я ее обнял, она была напряженной в моих руках и как будто мечтала вырваться и убежать. Но это было и к лучшему. Обними она меня в ответ, коснись губ губами, и, боюсь, остановиться я смог бы далеко не сразу, и ни о каких братско-сестринских поцелуях речь бы не шла. Конечно, я не собираюсь скрывать наши отношения, но и делать их всеобщим достоянием сейчас не дело. Во-первых, для начала о своих намерениях я обязан поговорить с Василисой, причем уже без намеков, прямо. А во-вторых, сегодня день Марины, ее триумфа над тяжкой болезнью и счастливого возвращения домой, ну и отца, конечно, а значит, все внимание им.

Естественно, домой машину вел уже я. Василиса сидела рядом и бросала на меня короткие взгляды, от которых, однако, каждый раз мои легкие хапали воздуха сверх меры. Потому что раздражения или холода от нее не исходило. Напряжение, живое электричество, от которого между нами искрил воздух — да, но безразличия не было.

У нас с отцом было запланировано небольшое семейное застолье по поводу возвращения наших женщин, но дорога была еще тяжелым испытанием для Марины, и она уснула на подъезде к дому. Поэтому отец просто отнес ее в кровать, как ребенка, и к нам уже не вернулся.

— Ну, устроим настоящий праздник завтра, — усмехнулся я. — С возвращением, Васюнь!

— Спасибо, Сень! — очень тихо ответила она.

Василиса оглядывала гостиную, высматривая изменения или просто избегая встречаться со мной пока глазами, а я мучительно размышлял, как же начать такую важную для нас беседу.

— Ну как, сильно бросаются в глаза изменения? — спросил, просто чтобы говорить хоть о чем-то.

— Шутишь? — усмехнулась Василиса.

— Почему это? Стены вроде того же оттенка, да и мебель почти копия! — поддразнил я.

— Издеваешься? Была испанская олива, а стала морозная зелень! И мебель даже близко не похожа!

Василиса вроде возмутилась, но когда, наконец, прямо посмотрела на меня, в ее глазах были искры веселья, и мне от этого стало легче дышать.

— Думаешь, Марина сразу заметит? — продолжил я в том же