приятных минут, но о ее наличии всем знать совсем не обязательно!

— Да ничего я не решала! Я вообще не понимаю, почему ты злишься! — она сжала кулаки и посмотрела с упреком.

— А как думаешь, почему? — Ох, надо бы мне выдохнуть и не усугублять… но куда уж там!

— Я же пытаюсь все сделать так, чтобы потом всем было легко, чтобы не ранить никого! Как ты себе представляешь: мы придем, объявим родителям, что мы вместе, а через неделю-другую ты просто развернешься и уйдешь, потому что меня тебе будет мало, или просто станет скучно! И как тогда мы станем все это объяснять? Каково будет им? А нам?

Ладно, ладно, признаю, это было логично. Раньше, но не сейчас!

— А почему я должен уходить? Просто допустить, что я вообще не собираюсь этого делать, ты не можешь? Я не могу измениться? Хотеть чего-то большего с тобой? — Василиса начала упрямо качать головой, снова выводя меня из себя. — Ты действительно считаешь, что я безнадежен и неисправим?

Он посмотрела мне прямо в глаза, и я увидел ответы на мои вопросы.

— Ты встречался с Люсей, пока меня не было? — спросила, совершенно сбивая с мысли.

— Что? При чем здесь…

— Просто ответь.

— Да, я ездил в больницу на перевязку.

— И на этом все? — секунда моего промедления, просто потому что я не хотел лгать и не знал, какие слова подобрать. Василиса закусила губу и откинулась на дверцу, будто желая между нами больше расстояния.

— Она просила меня вернуться и продолжать спать с ней хоть иногда, ты это хотела слышать? — рыкнул я и тут же пожалел о резкости.

Василиса отвернулась, словно подводя черту. Она даже не хотела знать, согласился ли я, видимо, считая, что знает ответ. И это уже было совсем из другой категории боли. Не той, что злость вызывает, а пробуждает глубочайшую обиду просто от того, что она мне сейчас этим жестом указала на невозможность доверия между нами. Я для Василисы, похоже, навеки прописан в категории неблагонадежных. «Тогда стоит ли биться головой о стену, которую не прошибить?» — мелькнула краткая мысль, но я ее отшвырнул с негодованием. Я не сдаюсь!

— Между нами больше ничего нет и никогда не будет, — все же донес я до Василисы, но не похоже, что это возымело хоть какое-то действие.

— Сень, ну какая, в принципе, разница — она или другая. Сейчас, позже… — начала Василиса, но я посчитал, что настала моя очередь говорить.

— Значит, в качестве тайного партнера для траха я тебе вполне подхожу, и даже то, что ты считала что я, возможно, был с другой, не остановило тебя сейчас? Ты ведь села в мою машину с совершенно определенной целью! — Василиса возмущенно распахнула рот, но я остановил ее жестом. — Ну так вот, у меня для тебя последняя новость! Арсений Кринников больше на временный перепихон не разменивается! Хочешь поиметь меня в постели, Васюнь, бери целиком, как есть!

— Что ты хочешь сказать? — пораженно пробормотала она.

— А что слышала и что давно надо было! Я не буду твоим временным грязным секретиком, ясно? Я желаю получить тебя всю, без оговорок, границ и навсегда! Ты готова к такому со мной?

Василиса уставилась на меня шокировано, распахнув глаза и силясь хоть что-то сказать. И я смотрел в эти неистовые зеленые бездны и не видел там единственно нужного сейчас. Там не было веры в меня. А потом она опустила взгляд на свои колени, и, в принципе, более красноречиво ответить было нельзя.

— Ла-а-адно-о-о, — протянул я и хлопнул по коленям, чтобы хоть как-то справиться с разочарованием и тягостной неловкостью. — Знаешь, Васюнь, дел у меня куча, да и тебе с дороги отдохнуть нужно.

— Это все? — сдавленно прошептала она. — Мы больше не… встречаемся?

— Нет, малыш, не встречаемся. Я не стану брать частями и себя рвать на куски не буду. Не с тобой. Как решишь, что готова взять вот такого засранца, как я, всего с потрохами, со всеми возможными рисками и косяками, конченой репутацией — адрес квартиры и офиса знаешь. Телефон, кстати, тоже. Я буду ждать. Но если уж придешь, знай, что это будет окончательно и со всеми вытекающими! А сейчас… иди, а?

Иди или я просто не смогу держаться и затолкаю свою гордость и громкие слова, куда солнце не заглядывает, и возьму все, любые крохи, хоть глоточек, похрен, как дерьмово буду чувствовать себя потом!

Василиса, не взглянув на меня больше, выбралась из машины и ушла в дом, а я следил за ней, пока не исчезла в зеркало, и захотел выть. Надрывно и тоскливо. Или закричать вслед: «Поверь в меня, пожалуйста, поверь!»

Со двора выехал тихо, но потом вдавил педаль в пол.

ГЛАВА 37

Василиса.

Закрыв двери, я привалилась к ним спиной, а потом просто сползла вниз. Что это сейчас только что было? То есть все вообще? Вот только что я выходила в эти самые двери вместе с Арсением, таким, как я его (мне так казалось) уже прекрасно знаю. Возбужденным, голодным и желающим получить меня голой, несмотря ни на что и как можно быстрее. Тем самым Арсением, к встрече с которым я морально готовилась все эти дни. То есть, если быть уж совсем откровенной, было два варианта. Арсений — по-прежнему мой тайный любовник и Арсений — теперь уже просто сводный брат и ничего больше. Чем больше проходило времени в разлуке, тем ниже весы в моем сознании клонились в пользу второго варианта. Ко дню маминой выписки, если бы предполагаемые шансы можно было измерить в процентах, то это было бы где-то тридцать на семьдесят. Но как только я встретилась с ним взглядом в палате, и едва он коснулся меня, все 100 из 100 мгновенно сместились на сторону любовника. Он хотел меня. Не нужно было угадывать, читать по глубоко скрытым знакам. Вот оно — на самой поверхности, и у меня все внутри обмирало от того, что мне казалось, только слепой не заметит, как он сдирает с меня одежду глазами и только что не облизывается, как хищник перед близким обедом. И-и-и, черт возьми, мне хотелось быть им поглощенной на самом-самом примитивном уровне. И интерес его настолько явный, бросающийся в глаза, что только тот факт, что дядя Максим и мама были полностью сосредоточены друг на друге, позволило им не заметить этот плотоядный огонек в постоянных взглядах Арсения. И это было бы очень-очень