― Матушка, в руке моей меч ислама. Не преодолев эту преграду, я не заслужу имя гхази. И сегодня, и завтра буду вынужден от стыда скрывать лицо свое пред ликом Аллаха.

* * *

Из Трапезунда был получен презрительный надменный ответ. Тоби, мирно похрапывавший на солнышке, в страхе пробудился, когда тень упала на него, но тут же успокоился, обнаружив, что рот его по-прежнему накрепко закрыт, а тень отбрасывает ни кто иной, как Николас, который обратился к нему на туркменском наречии:

― Ах ты, ленивый глупец! Ты опоздаешь к визирю. Как ты можешь храпеть, когда нашему войску нанесли такое оскорбление! Гонец вернулся со словами этого недостойного греческого царька, который утверждает, что никогда не сдастся.

― Может, он еще сам вздумает на нас напасть, ― захохотал кто-то по соседству.

― Я слышал, как один такой император пошел на войну, ― добавил другой. ― Он взял свои свечи и подсвечники, обеденные шатры и банные шатры, и шатры для сна, льняные скатерти и пергамент для письма, и священный алтарь, масло и вино, своих коров, овец и козлов для заклания. Они даже цыплят везли на лошадях, ― так мне говорили…

― Когда наш господин покидает великолепную Порту, то за ним следуют сотни верблюдов и дважды по столько же мулов и лошадей, ― заявил другой. ― Он пьет шербет из серебряного кувшина, а одному эмиру в прошлом году подарил освежеванную овцу, выкрашенную красным и белым с серебряными кольцами в ушах и в носу. Он самый великий из всех людей.

― А я разве не об этом говорю? ― возмутился первый.

Тем временем Тоби поднялся, оделся, взял с собой лекарскую сумку и в одиночку направился к Турсун-беку, который явно не признал в крашеном бородаче Николаса, и даже при дневном свете навряд ли вспомнил бы одного из членов команды «Чиаретти». Оставалось лишь надеяться, что турки до сих пор не узнали о том, что признаки чумы были подделкой.

Вернулся обратно он полдня спустя, и обнаружил, что Николас играет в кости с пятерыми солдатами, пока что-то аппетитно скворчит и дымится на небольшой жаровне над огнем. Завидев лекаря, Николас тотчас завершил игру, забрал весь свой выигрыш и подошел помочь Тоби поставить палатку. Вернувшись, чтобы последить за мясом на решетке, он развеселил всех вокруг, притворяясь, как будто вот-вот заставит Тоби съесть его. Наконец, оба удалились в походный шатер со всеми своими пожитками и там спокойно поели, в то время как Николас шумно болтал обо всем на свете. Когда же, наконец, лагерь заснул, сморенный дневной жарой, тишайшим шепотом фламандец попросил:

― А теперь расскажи мне обо всем.

― Как мы и думали, ― откликнулся Тоби.

― Как его рана? Визирь был тобой доволен?

― Он попросил меня вернуться. Рана заражена, за ней нужен уход, а поскольку я немой, они говорят друг с другом. Это правда — они посылали Катаболену в Трапезунд, и император наотрез отказался сдавать город.

― Но?

― Но призыв к сдаче был всего лишь хитростью, устроенной с целью дать Катаболену доступ во дворец, дабы там он встретился со своим другом-изменником. Тот, похоже, времени даром не терял. Императору ежечасно твердят, что Белая орда дезертировала и всякое сопротивление бесполезно. Пока еще он не может поверить в это, но вскоре письмо Сары-хатун убедит его окончательно, что Баран издох. Затем Махмуд опять направит во дворец своих посланцев, обещая почести и компенсации, если только басилевс заберет свои пожитки и детишек и уберется куда подальше. Наш предатель заявил, что если визирь ему поможет, он убедит великого Комнена прислушаться к голосу здравого смысла и отречься от империи. Как ты и предполагал, этот наш предатель ― ни кто иной, как Амируцес, великий канцлер, казначей и ближайший советник императора.

― И кроме того, ― родич великого визиря Махмуда, чья матушка была уроженкой Трапезунда. Ну, почему у нас всех нет матерей из Трапезунда?! ― воскликнул Николас. ― Тогда можно было бы просто сидеть на заборе, болтая ногами, пока другие надрывались бы ради нас. А ведь Сара-хатун напишет эти письма.

― Об этом она и говорила вчера ночью, ― подтвердил Тоби. ― Она знала насчет Амируцеса, и ее племянница Виоланта тоже.

Внезапно он нахмурился.

― Так она…

― Да, она заявила мне об этом почти открытым текстом еще на борту корабля, но тогда я еще не был до конца уверен. Во дворце я старался, как мог, чтобы разубедить императора, но этого оказалось недостаточно. Думаю, что если можешь примирить православных с католиками, то не так уж сложно включить сюда и Пророка. В конце концов, ведь мирится же Константинополь с присутствием греческого патриарха, ― а если уж язычники способны проявлять веротерпимость, то, что же остается всем прочим?

― Не знаю, ― отозвался Тоби. ― Смущает только массовое убийство, которое должно этой веротерпимости предшествовать.

― Ну, с Амируцесом все будет в порядке, ― сказал Николас. ― А когда прибудет султан?

― Сегодня вечером или завтра утром. Николас. Сара-хатун поэтому говорила о…

― Да, и поэтому тоже, ― подтвердил тот.

Лекарь покосился на своего приятеля.

― А зачем тебе так хочется видеть султана?

― Сам не знаю. Назовем это просто красивым жестом. А если он покажется нам на глаза, ― это еще один красивый жест, от которого не след отворачиваться. Кроме того, мир будет благословен еще одним днем твоего молчания. Кроме того, невзирая на все интриги Амируцеса, император все же не дурак. За ним сила великой Церкви, а рядом маленькие наследнички повторяют заученные уроки; а со стен взирают портреты предков… Асторре и собственные военачальники докажут ему, что город по-прежнему неприступен. Когда мы вернемся, то сможем точно объяснить ему, почему Махмуд так желает скорейшей сдачи.

― Но сперва нам нужно выдержать здесь еще целый день, ― обреченно проронил Тоби. Они уже спорили на эту тему раньше, и теперь он не ожидал ответа. Все доводы были известны заранее. Он слышал их много раз от Годскалка, и все же он намеренно затягивал молчание, а затем, наконец, объявил: ― У тебя будет болотная лихорадка. Если что мне в тебе и нравится, так это твоя болотная лихорадка.

Султан прибыл в лагерь под сенью ночной прохлады, без лишнего шума, зато со множеством факелов. Когда солнце поднялось над Трапезундом, то оказалось, что повсюду вокруг горят костры турецкой армии, а среди сосен на краю склона расположился шатер самого султана, величайшего императора, царя царей, победителя, завоевателя трофеев, триумфатора, непобедимого: волею Божию, Мехмета Счастливого.

― Он пьет, ― заявил Тоби. ― О, господи, если ты опять отпустишь эту шуточку насчет верблюдов…