не возбуждался. Австро-венгерский посол князь Гогенлоэ, которого я вообще глубоко уважаю, раздраженный исходом заседания, упрекнул меня в том, что я чиню затруднения для Австро-Венгрии. Я ему мог только указать на то, что сегодня не я, а все другие высказались против австро-польского решения. Польский вопрос остался висеть в воздухе.

Кратко были также затронуты условия мира с Румынией, причем я вновь настаивал на энергичных действиях.

После совещания статс-секретарь фон Кюльман и граф Чернин вновь отправились в Брест.

9 февраля там был подписан мир с Украиной. После этого я попросил статс-секретаря фон Кюльмана, согласно с данным им 5 февраля обещанием, вызвать разрыв с Троцким, но он занял уклончивое положение.

В тот же день русское правительство обратилось по радио к германской армии с призывом к неповиновению ее верховному командованию.

Генерал-фельдмаршал доложил о происшедшем его величеству, после чего император приказал статс-секретарю фон Кюльману предъявить ультиматум Троцкому о принятии наших условий и одновременно поручил ему потребовать очищения Прибалтийского края. Статс-секретарь фон Кюльман, принимая во внимание настроение в Австро-Венгрии и в Германии, осмелился найти необходимым отказаться от последнего требования, на что его величество согласился.

Статс-секретарь фон Кюльман предъявил Троцкому требование кончать. Последний отказался принять какие-либо обязательства, но заявил, что он считает войну конченной и что русская армия демобилизуется.

Это, естественно, создало полную невыясненность на востоке; мы не могли оставаться там на полупути. В любой момент там могла вспыхнуть новая опасность, а мы должны были ввязаться на западе в борьбу не на жизнь, а на смерть. Военное положение требовало разъяснения, и мы его добились на совещании в Гамбурге.

IV

Совещание в Гамбурге состоялось 13 февраля. Оно имело решающее значение для развития событий на востоке. В нем приняли участие имперский канцлер, вице-канцлер, статс-секретарь фон Кюльман, генерал-фельдмаршал, начальник морского штаба и я. Его величество присутствовал только временно.

Верховное командование уже заблаговременно отправило ряд телеграмм имперскому канцлеру с просьбой сделать заявку о прекращении перемирия. В данный момент русская армия не являлась боевым фактором. Но Антанта только ждала случая укрепить русский фронт, да и большевистские вожди были люди дела, которые могли работать агитацией, а если оставить им время, то сумели бы и без Антанты пустить в ход оружие.

Русский фронт ежеминутно мог возродиться тем или иным путем. Румыния также никогда не заключила бы мир, если бы Россия не подписала его первая. В таком случае наступление на западе становилось совершенно безнадежным, а вместе с ним мы упускали момент, когда являлась возможность победоносно закончить мировую войну, которую мы вели, имея слабых союзников, против во много раз превосходившего противника. Украина нам была нужна как вспомогательная сила для борьбы с большевизмом, но прежде всего мы должны были не выдать ее большевикам. Оттуда уже раздавались крики о помощи. Откуда могла получить Австро-Венгрия хлеб, столь необходимый ей, по сообщению соответствующих властей? Германия не могла его ей поставить, хотя дело шло к тому. В самой Германии был недостаток хлеба, уже предыдущий год она дожила за счет раннего сбора урожая и теперь нуждалась в добавке. Румыния не поставляла уже того количества продовольствия, на которое мы надеялись. Если у нас и наших союзников урожай в этом году окажется нехорошим, то виды на будущее должны были весьма омрачиться. Такое же значение имел для нас и урожай Румынии; в действительности в 1918 году последнюю постиг полнейший неурожай. Германия не могла прокормиться только одним своим хлебом и нуждалась в подвозе; подтверждением этому является тяжелая нужда в зиму 1918/19 года. Без Украины голод был неизбежен, даже если бы ему не способствовало разрушение государственного строя.

При том распространении, которое имел большевизм, заключенный нами с Украиной мир являлся весьма шатким. Ввиду этого представители четверного союза при подписании его исходили из соображения, что если мы не хотим, чтобы мир с Украиной превратился в мировой фарс и надувательство, и желаем получить оттуда хлеб, то мы должны оказать ей военную помощь.

Чтобы воспрепятствовать самим большевикам образовать новый Восточный фронт, мы должны были нанести короткий, но сильный удар расположенным против нас русским войскам, который позволил бы нам при этом захватить большое количество военного снаряжения. Дальнейшее развитие операций на востоке не имелось в виду на ближайшее время.

На Украине надо было подавлять большевизм и создать там такие условия, чтобы иметь возможность извлекать из нее военные выгоды и вывозить хлеб и сырье. Для этого мы должны были сильно углубиться в страну; другого выхода для нас не оставалось.

В то время Антанта еще стремилась укрепить Россию; чтобы воспрепятствовать ей в этом, надо было задержать ее войска и ее снаряжение на Мурманском побережье. Если бы это не удалось, то можно было с уверенностью сказать, что Англия займет Петроград и будет оттуда действовать против нас. Ввиду этого мы должны были воспрепятствовать Англии утвердиться в Петрограде и Финском заливе и с этой целью, ударив на большевистские войска, продвинуться через Лифляндию и Эстляндию до Нарвы, чтобы иметь возможность отсюда своевременно вмешаться. Финляндия, которая обратилась к нам за помощью против большевистского засилья, также могла явиться нашей союзницей в борьбе с большевиками. Ее присоединение усиливало давление на Петроград, а также в сторону Мурманской железной дороги. Я уже значительное время находился в сношениях с несколькими финскими представителями. Прежде всего, назову первого посланника юного финского государства в Берлине Хиельта, который вкладывал всю свою душу в службу своей родине. Еще в начале войны из молодых финнов, горячо любивших свое отечество, был образован егерский батальон, который действовал в районе Митавы. Придется ли нам вести в Финляндии военную операцию, в то время было еще гадательно; мы непосредственно поддерживали финнов оружием.

Наше военное и продовольственное положение требовало заявления о прекращении перемирия, выяснения обстановки и быстрых действий на востоке. Новое обращение к военной силе являлось для меня нежелательным. Но допустить, чтобы противник на наших глазах вновь усилился, являлось в военном отношении абсурдом; следовательно, надо было действовать, и этого требовал извечный закон войны. На этом пути можно было быть уверенным, что удастся добиться мира, к которому я только и стремился.

В этом смысле я дал свое заключение имперскому канцлеру и вице-канцлеру и самым серьезным образом обратил их внимание на чрезвычайную трудность задачи, которую нам предстояло разрешить на западе. Я высказал