мысль, что с большевистскими вождями вообще не удастся заключить честный мир и что уже, во всяком случае, они как работали, так и будут продолжать работать над подготовкой революции в Германии. Эту опасность переоценить мы не могли. Мы могли бороться с большевизмом лишь путем устройства сплошного заграждения впереди границы. Конечно, растяжка заградительной линии до Ботнического залива представляется невыгодной. Но линия Двинск – Рижский залив требовала не многим меньше войск, чем линия Двинск – Чудское озеро – Финский залив благодаря большим озерам. Всякая промежуточная линия вызвала бы еще больший расход войск. Вопрос заключался не в развитии беспредельной военной операции, а в проведении территориально-ограниченных мероприятий. Я также подчеркнул, что мне, конечно, было бы очень приятно помочь Лифляндии и Эстляндии, и в особенности нашим соплеменникам, на которых обрушилось испытание большевизма и которые взывали к нам о помощи.

Имперский канцлер и вице-канцлер сначала не соглашались на объявление прекращения перемирия. Свое отрицательное отношение они обосновывали исключительно внутриполитическими соображениями и состоянием Австро-Венгрии. Эти обстоятельства также являлись руководящими и для статс-секретаря фон Кюльмана. Никакие соображения внешнеполитического характера здесь не имели места. Но имперский канцлер и вице-канцлер постепенно позволили себя убедить и согласились на объявление прекращения перемирия, имея в виду главным образом продовольственное положение. Статс-секретарь фон Кюльман продолжал сохранять отрицательную точку зрения. Но он заявил, что не он, а имперский канцлер является ответственным лицом перед государством, и раз последний решился на прекращение перемирия, то он считает для себя возможным не отказываться от дальнейшей совместной работы. Я могу лишь предположить, что противные доводы, которые приводил статс-секретарь фон Кюльман, ему самому не казались основательными, так как иначе он сделал бы необходимые выводы и ушел в отставку, несмотря ни на какие государственно-правовые соображения. Положение статс-секретаря по иностранным делам было достаточно высоко и ответственно, чтобы занимающего его можно было насильно заставить принять столь важное решение, как отказ от перемирия. Но поведение его не внушало мне того доверия, которое мне хотелось бы иметь к руководителю министерства иностранных дел.

К сожалению, от этого страдали мои отношения и с другими представителями этого министерства, располагавшими выдающимися силами, главным образом в лице неприсяжных дипломатов. Эти трения меня огорчали, так как я смотрел исключительно на дело и совершенно не интересовался личностями. Как и преобладающее большинство германского народа, я считал необходимым реформировать министерство иностранных дел.

По докладу имперского канцлера, его императорское величество соизволил отказаться от перемирия, или, как точнее определяли с государственно-правовой точки зрения, император установил, что неподписание Троцким мирного договора автоматически влечет за собой прекращение перемирия. Я, естественно, относился безразлично к этим словесным тонкостям.

V

Таким образом, после полудня 18-го и утром 19-го военные действия возобновились по всему великорусскому фронту. Непосредственно вслед за этим большевистское правительство выразило по радио готовность заключить мир. Но теперь мы сделали выводы из пережитого в Бресте и придали миру совершенно иной облик. В согласии с союзниками и в соответствии со взглядами верховного командования, во имя нашей военной безопасности, а также во имя права самоопределения народов правительство потребовало признания самостоятельности Финляндии, отречения от Курляндии, Литвы и Польши, а также очищения Батума и Карса. Вопрос относительно будущего Лифляндии и Эстляндии пока что оставался открытым; временно мы оккупировали эти страны.

Великорусская армия должна была быть демобилизована, а флот разоружен. Кроме того, Россия должна была отказаться от всякой пропаганды в Германии. Ряд экономических вопросов, обмен пленных и т. д. должны были быть урегулированы особыми переговорами. Наступление должно было продолжаться, пока все эти требования не будут окончательно приняты при вновь предстоящих переговорах. Троцкий немедленно выразил согласие прислать новых представителей в Брест, но сам не поехал, так как, вероятно, убедился, что дальнейшая агитационная работа там невозможна.

Русская делегация прибыла в Брест 28 февраля. Никаких переговоров больше не велось. Русские уполномоченные объявили, что им поручено только подписать мир. Они держались с достоинством в несчастье, вина которого лежала на них самих. Подписание состоялось 3 марта в 5 часов дня. Таким образом, мир был заключен, и военные действия на русском фронте вновь прекращены.

Условия Брестского мира имели в виду большевиков, с которыми, по существу их революционной пропаганды, враждебные отношения никогда не могли прекратиться. Мне вовсе не по сердцу было уничтожение России или такое ее ослабление, которое лишало бы ее жизненных возможностей. Я скорее надеялся, что от Украины будет исходить инициатива восстановления империи, и из всех возможных решений польского вопроса я предпочитал русско-польское. Литва и Курляндия, как и Батум с Карсом, не являлись для России жизненным вопросом. Потеря Эстляндии и Лифляндии была для России чувствительна; здесь можно и должно было сделать для России всевозможные льготы. Но рассуждать о том, возможно ли было бы пойти еще дальше и возвратить восстановленной России Эстляндию и Лифляндию, тщетно, так как такой России налицо не было. Ввиду этого и по внутреннему стремлению я высказался в пользу образования Балтийского союза. В общем, условия мира совершенно не затрагивали внутренней политической и экономической жизни России и не заключали ничего несовместимого с достоинством самостоятельного государства и имеющего характер порабощения населения[46]. Очень поучительно сопоставить тот мир, который получила Россия, с тем, который она могла получить, а затем с тем, который наложен на нас теперь, хотя мы ни разу не отклоняли мирных предложений. Нарекания на насильственность Брестского мира прекратятся. Часть германского народа еще до сих пор доверчиво повторяет этот лозунг неприятельской пропаганды. Если Россия остается изувеченной теперь, после войны, закончившейся победой ее союзников, для которых она в 1914 году таскала каштаны из огня, то это явление совершенно самостоятельного порядка.

Огромное большинство рейхстага одобрило условия Брестского мира и признало, что договор не стесняет права самоопределения народов, причем социалисты большинства воздержались от голосования, и только независимые социал-демократы голосовали против.

Депутат Эрцбергер уже 27 февраля приветствовал вновь предстоящий мир и заявил, что условия его не выходят за пределы мирной резолюции 19 июля.

Особенно достопримечательно заявление депутата Гребера, сделанное им 22 марта и свидетельствовавшее о полном понимании им нашего положения. Он сказал:

«Теперь, конечно, нельзя ссылаться на этот мирный договор как на договор соглашения в полном смысле этого слова. Но для утверждения договора это не имеет решающего значения. В данном случае вопрос, есть ли это соглашательский договор или нет,