нас. А на столе появились метровая в высоту горка из тысяч сверкающих звёздочек размером миллиметров по пять каждая.

— Фагоциту нужна моя энергия, хе-хе — хрен ему, — весело сказал мир, — я отдаю её вам. Положите в хранилища и используйте для своей миссии — пусть она поможет изменить Вселенную к лучшему. Я оставил себе только на однократное перерождение в материальный мир — выберу тот, где живут такие как Стерва — мне понравилось быть жизнерадостной проказницей. Но память о вас, Пози и Этилии, даже о Вэпэ, я унесу с собой, как и свои знания и умения — хрен фагоциту ещё раз, хе-хе.

— Мы называем таких феями, — грустно сказала я миру о названии расы Стервы и уточнила, хотя уже знала его ответ, — ты не пойдёшь с нами?

— Нет, Василиса, это не мой путь, — также грустно ответил мне мир, — но вы навсегда останетесь моими друзьями и, возможно, мы ещё встретимся во Вселенной. По крайней мере, я буду в это верить.

— Мы всё-таки сделали из тебя человека, — усмехнулась я. — Зачем Часы отобрал?

— Ты его создала для моей реальности, он ничем не поможет тебе вне меня, — ответ оказался прост до безобразия.

— Ясно-понятно. И что теперь?

— А теперь я предлагаю устроить прощальный вечер, со вкусной едой и воспоминаниями, и, обязательно, с песнями под гитару и стихами. Пози очень понравились стихи.

И в этот момент все мы услышали звук, отсутствовавший в нашем окружении целых два дня — это был звонкий «Гав!» куда-то запропавшего Жабодава. Единорог смотрел на нас чёрными глазами-пуговками и задорно вилял хвостом. — «Этилия очень любила с ним играть» — пришла ко мне грустная мысль, но она тут же была сметена настырным «Гав!» и кинувшейся мне на грудь великой сущностью Вселенной, по какому-то её недосмотру, пришедшей именно в мою жизнь.

— «Играть, бегать, кидать палку, кружится на ней, ухватившись зубами, брызгаться водой, плавать» — пришли ко мне его яркие эмоции и образы. Я посмотрела поверх, пытающейся лизаться, наглой морды на улыбающихся Ваню с Парамоном и попросила мир:

— Друг мой любезный, а у тебя хватит сил создать для нас красивое тёплое озеро? На ближайшие пару часов оно нам крайне необходимо. А потом ужин и песни.

— С удовольствием, — ответила мне улыбающаяся Стерва мужским голосом, за три секунды создала «пристрой» к нашему острову с пляжем и озером — и понеслась душа по кочкам.

Не знаю, как, хотя, наверное, для уменьшившегося мира, это было не сильно сложно, но он продлил наш прощальный вечер. Играли и купались мы несколько часов, почти до изнеможения, стараясь таким образом выгнать из себя боль потерь и неизбежность расставания. Ужин взялись готовить я и Ваня — винегрет с майонезом (попробуйте — это очень вкусно), хлеб и мясо на углях — более ничего лишнего. Я раскорячилась и создала бутылку коньяка — помянуть друзей и просто под хорошую закуску, вечер того требовал.

Мы вспоминали ушедших друзей и с удовольствием вкушали наш нехитрый ужин — Ваня пел, потом мы вместе с ним читали стихи. Немного захмелев, я честно пыталась пожелать себе музыкальный слух — ведь тесты многих песен я знала наизусть — над результатом смеялись долго, все вместе. А если кроме смеха, то, сделанное с моими ушами русским медведем, исправить я была не в состоянии — очень сильно не хватало знаний и понимания процесса.

Закончить наши посиделки я решила стихотворением поэта, которого мама всегда называла только по имени-отчеству — Александр Сергеевич:

В последний раз, в сени уединенья,

Моим стихам внимает наш пенат.

Лицейской жизни милый брат,

Делю с тобой последние мгновенья.

Прошли лета соединенья;

Разорван он, наш верный круг.

Прости! Хранимый небом,

Не разлучайся, милый друг,

С свободою и Фебом!

Узнай любовь, неведомую мне,

Любовь надежд, восторгов, упоенья:

И дни твои полётом сновиденья

Да пролетят в счастливой тишине!

Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы,

При мирных ли брегах родимого ручья,

Святому братству верен я.

И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?),

Пусть будут счастливы все, все твои друзья!

— Мне нечего добавить к словам великого русского поэта. Но напоследок, мой дорогой друг, хотелось бы всё же узнать твоё имя — представь, мы встречаемся во Вселенной через кучу лет, и я издалека кричу тебе — «Мир, который подарил мне любимого человека, излечился от болезни и пошёл своим путём — друг мой, ты ли это?». Во-первых, долго, во-вторых, несколько абсурдно, не находишь?

— Меня долгое время было очень много и мне сложно выбрать одно имя, оно не будет отражать моей сути, — озадаченно ответил мир.

— Я поняла твои сложности, хорошо, давай тогда выберем тебе псевдоним — второе имя, которое будем знать только мы и по которому всегда сможем узнать тебя, — предложила я.

Стерва на несколько секунд картинно задумалась, и предложила звонким девичьим голосом:

— Джавахарлал Неру?

— Клавдия, это то у неё откуда? — поражённо воскликнула я.

— Ребёнок должен быть развит всесторонне, — холодно заметила Клава. Смеяться мы перестали только через пару минут.

— Я так понимаю, что всё-таки Стерва? — уточнил Иван.

— Я же говорила, что комиссар у нас самый умный — а ты всё подкаблучник, да подкаблучник, — погрозила она пальчиком Парамону, затем вспорхнула на уровень наших глаз, повернулась ко всем и добавила:

— Для вас я всегда буду вашей маленькой Стервой — запомните меня молодой и весёлой!

Энергией мы пока становиться не научились и выжить в Реке Душ без материальной оболочки Стервы были не в состоянии — потому уходили первыми. Посовещавшись, выбрали Землю, хотя могли выбрать любую другую точку материального мира, которую смогли бы объяснить Жабодаву — других препятствий для него не существовало. Но выбрали мы Землю, Россию и Иркутск. Думаю, что если бы Ваня с Парамоном имели несколько попыток, то мы смогли бы выбрать и время нашего появления, но вот как раз на них, судя по поведению Жабодава, его драгоценного у нас уже не осталось.

Мы собрались в одну кучку вокруг его телепортационного попрыгушества, услышали «Гав!» и «Поехали» от Парамона — линза, осколки, ощущение замершего пространства-времени…

В моём родном городе, кроме ремонта теплотрассы на улице Карла Либкнехта, есть ещё много мерзости из категории «вечное», например, вечный недострой на трамвайном кольце в предместье Рабочее — место убогое и безлюдное — самое то, чтобы проявиться