– И теперь ей никто ничем не сумеет помочь? – спросила Доркас.

– Я не сумею, да и кумеянка за подобные дела не берется – ну разве что при великой нужде…

– Но в живых-то она останется?

– Да, как и сказала мать… хотя сама того не желает.

Хильдегрин шумно откашлялся и сплюнул за край крыши.

– Значит, с этим ясно. Мы сделали для нее все, что могли, и это все, что мы тут можем поделать, а потому давайте-ка займемся тем, ради чего собрались. Ты, кумеянка, права: хорошо, что эти трое на нас набрели. Я получил предназначенное мне сообщение, а они – такие же, как и я, друзья Владыки Зеленого Царства. Этот армигер может помочь мне уволочь с собой Апу-Пунчау, а поскольку в дороге двое моих товарищей были убиты, помощь его придется весьма кстати. Итак, что нам мешает заняться делом?

– Ничто, – негромко откликнулась кумеянка. – Звезда как раз в асценденте.

– Но если вам нужна от нас помощь, – заговорила Доркас, – думаю, нам следует знать, что вы задумали.

– Вернуть назад прошлое, – торжественно изрек Хильдегрин. – Вновь погрузиться в эпоху величия древней Урд. Прежде здесь, в том самом строении, на крыше которого мы сидим, жил некто, знавший кое-какие важные вещи. Его я и собираюсь привлечь на помощь. Это будет, если можно так выразиться, вершиной моей карьеры, и без того уже считающейся весьма впечатляющей в кругу знающих людей.

– То есть ты собираешься вскрыть гробницу? – уточнил я. – Но ведь даже альзабо наверняка не…

Ладонь кумеянки скользнула по лбу Иоленты.

– Можно назвать это и гробницей, но уж точно не его. Скорее здесь его дом.

– Видишь ли, – пояснил Хильдегрин, – я между делом, бывало, оказывал этой шатлене некоторые услуги. Не раз, так сказать, и не два. И вот наконец решил, что пришло время получить по счетам. Можешь не сомневаться, Хозяину Леса мой план известен, и вот мы у цели.

– Мне дали понять, что кумеянка служит Отцу Инире, – заметил я.

– Но с долгами расплачивается, – с явным самодовольством отвечал Хильдегрин. – Как и всякий, кто хоть чего-нибудь стоит. Вдобавок не нужно быть мудрецом, чтоб понимать: на случай, ежели та сторона вдруг да победит, иметь в ее рядах пару друзей вовсе не помешает.

– Кто же такой этот Апу-Пунчау и отчего его дворец до сих пор цел, хотя весь город вокруг лежит в развалинах? – спросила у кумеянки Доркас.

Однако старуха молчала.

– Это даже не легенда, – заговорила Меррин, – так как его истории ныне не помнят и самые знающие из книжников. Мать говорила нам, что его имя означает «Лик Дня». В ранние эпохи он появился среди местных людей и раскрыл им множество удивительных тайн бытия. Нередко он исчезал, но всякий раз возвращался, однако в конце концов не вернулся, и воинства захватчиков-чужеземцев обратили в руины его города. Сегодня ему предстоит вернуться сюда в последний раз.

– Вот оно как. И без магии?

Кумеянка подняла взгляд на Доркас. Казалось, глаза ее сверкают ярко, как звезды.

– Слова есть символы. Меррин предпочитает относить магию к области несуществующего… и потому ее не существует. Если вам будет угодно назвать то, что мы собираемся сделать, магией, выходит, магия жива, пока мы творим ее. В дни древности, в далеких-далеких краях были две империи, разделенные горами. Одна из держав одевала солдат в желтое, другая в зеленое. На протяжении ста поколений мерились они силой… а-а, я вижу, пришедший с тобой знает это предание.

– И сто поколений спустя, – подхватил я, – явившийся к ним отшельник научил императора желтых одеть войско в зеленое, а повелителя зеленого воинства – сменить мундиры на желтые, однако сражение продолжилось как ни в чем не бывало. У меня с собой, в ташке, книга под названием «Чудеса Урд и Неба», и эта история там тоже есть.

– Это мудрейшая из всех книг, написанных рукой человека, – сказала кумеянка. – Жаль только, ее прочтение мало кому принесло хоть какую-то пользу. Дитя мое, объясни ему, тому, кто со временем обретет немалую мудрость, что мы собираемся сделать.

Ведьма, что помоложе, кивнула.

– Все время есть нечто цельное, сущее, непреходящее. Такова истина, лежащая в основе легенд, рассказываемых эпоптами. Как можем мы двигаться к будущему, если оно не существует здесь и сейчас? А если здесь и сейчас не существует прошлого, как можем мы оставить прошлое позади? Во сне разум всякого окружен своим временем – вот отчего, уснув, мы так часто слышим голоса умерших и узнаем о грядущих событиях. Те, кто, подобно матери, научился достигать того же состояния во время бодрствования, окружены собственными жизнями и, подобно самому Абраксасу, воспринимают время словно один-единственный непреходящий миг.

Ночь та выдалась тихой, почти безветренной, но в этот момент я заметил, что ветерок окончательно стих. Воздух стал столь неподвижен, что мягкий, негромкий голос Доркас показался мне звучным, как колокольный звон.

– Значит, сейчас женщина, которую ты зовешь кумеянкой, войдет в это состояние, послушает голоса умерших и расскажет тому человеку все, что ему хочется знать?

– На такое она не способна. Да, лет ей уже немало, но этот город был разорен за тысячи лет до того, как она появилась на свет. Время ей ведомо только свое – ведь это все, что разум ее постигает из первых рук, путем прямого познания. Дабы восстановить город, нам нужен разум, существовавший, когда он был цел.

– Но кто ж в нашем мире настолько древен?

Кумеянка покачала головой.

– В нашем? Никто. Но такой разум существует. Взгляни, куда я указываю, дитя мое. Видишь алую звездочку там, над самыми облаками? Звезда эта зовется Рыбьей Пастью, а единственный уцелевший из ее миров служит обителью древнему, неизмеримо мудрому разуму. Меррин, возьми меня за руку. Барсук, ты тоже. Ты, палач, возьмись за правую руку той, хворой девицы, свободную руку дай Хильдегрину, а твоя возлюбленная пусть возьмет за руки Меррин и хворую… вот так. Теперь мы соединены в круг; мужчины по одну сторону, женщины по другую.

– Поспешить бы нам, – проворчал Хильдегрин. – Гроза, чувствую, собирается.

– Хорошо. Мешкать напрасно не будем. Теперь мне потребуются все ваши разумы без остатка: от хворой девицы толку немного. Куда я мысли ваши направлю, сами почувствуете; главное, следуйте, куда поведу.

На миг отпустив руку Меррин, старуха (старуха ли? человек ли?) вынула из-за корсажа что-то вроде жезла – палочки, оба конца коей тут же исчезли в ночи, словно бы за пределами поля зрения, хотя была она вряд ли длиннее кинжала – и приоткрыла рот. Я думал, она собирается зажать жезл в зубах, однако старуха проглотила его целиком. Спустя минуту я сумел различить его мутноватые, мерцающие малиново-алым очертания под обвисшей, сморщенной кожей горла провидицы.

– Закройте глаза… все закройте глаза… Тут еще женщина, незнакомая, высокого роста, в цепях… вздор, палач, вздор, теперь я знаю, кто это. От руки моей не уклоняйся… и вы тоже… сидите смирно…