Между тем Апу-Пунчау, вне всяких сомнений, видел его – точно так же, как видел нас, сидящих на крыше, точно так же, как Исангома видел меня и Агию. Однако, сдается мне, видел он Хильдегрина совсем не таким, каким его видел я, и, вполне может быть, облик напавшего казался ему не менее странным, чем мне – истинный вид кумеянки. Хильдегрин не разжимал хватки, но одолеть его никак не мог, а Апу-Пунчау сопротивлялся что было сил, но все никак не мог высвободиться. Наконец Хильдегрин поднял взгляд и заорал, призывая меня на подмогу.

Сам не знаю, отчего я откликнулся на его зов. Разумеется, сознательно я служить Водалу и его делу более не желал. Возможно, причиной тому явилось остаточное воздействие альзабо, а может быть, попросту воспоминания о том, как Хильдегрин вез нас с Доркас через Птичье Озеро.

Расталкивая кривоногий народец, я бросился к Хильдегрину, однако, сбитый с ног ударом палицы, случайно угодившей в висок, упал на колени. Когда же я вновь поднялся, Апу-Пунчау куда-то исчез, затерялся среди скачущих, визжащих танцовщиков, а Хильдегринов сделалось двое – один сцепился со мной, другой боролся с кем-то незримым. В ярости отшвырнув первого, я поспешил на помощь второму, и…

– Севериан!

В чувство меня привел холодный проливной дождь, хлещущий в запрокинутое кверху лицо огромными каплями, жалящими, будто градины. Над пампой разнесся раскат грома. На миг мне почудилось, будто я ослеп, но тут вспышка молнии, разогнав темноту, осветила клонящуюся под порывами ветра траву и груды обломков камня.

– Севериан!

Голос принадлежал Доркас. Приподнявшись и опершись ладонью о землю, я нащупал в осклизлой грязи что-то матерчатое, схватил находку и дернул ее к себе. Находка оказалась длинной, узкой полосой шелка с кисточками на концах.

– Севериан!

В крике Доркас слышался ужас.

– Я здесь! – отозвался я. – Здесь, внизу!

Еще одна вспышка молнии явила моему взгляду и дом, и силуэт Доркас, в отчаянии мечущейся по крыше. Обогнув глухие стены, я отыскал ступени наверх. Дестрие наши исчезли бесследно. Ведьмы с крыши исчезли тоже. Наверху оказалась одна лишь Доркас, склонившаяся над телом Иоленты. Очередная молния озарила застывшее, мертвое лицо официантки, подававшей нам с доктором Талосом и Бальдандерсом мокко в одном из столичных кафе. Казалось, ливень смыл с него всю красоту. Да, в конечном счете вечна одна лишь любовь, одна лишь богиня-любовь, а то, что мы не способны быть кем-либо, кроме самих себя, тех, кем рождены, есть наш непростительный, неискупимый грех.

Здесь, мой читатель, проведя тебя от поселения до поселения – от крохотной горняцкой деревушки под названием Сальт до безлюдного каменного городища, само имя коего давным-давно позабылось, сгинуло в водовороте лет, – я снова сделаю паузу. Сальт послужил мне вратами в мир, что лежит за пределами Града Несокрушимого. Подобно ему, каменное городище также стало для меня вратами – вратами, ведущими в горы, представшие моему взору за его полуразрушенными арками. Далее мне предстоял долгий путь среди их бездн и твердынь, среди их незрячих глаз и суровых, задумчивых ликов.

Здесь самое время вновь сделать привал. И если ты, читатель, откажешься следовать за мною дальше – что ж, я тебя не виню. Дорога сия нелегка.

Переводя эту книгу – с языка, пока не существующего, – на английский, я мог бы с легкостью избавиться от многих трудностей, просто-напросто изобретая необходимые термины, но делать этого, конечно же, не стал. Поэтому во многих случаях я был вынужден заменять еще не известные значения их ближайшими эквивалентами двадцатого века. Понятия наподобие пельтаста, андрогина или экзультанта как раз и являются такими заменами, скорее ассоциативными, нежели описательными. Слово металл обычно (хотя не всегда) означает вещество, подобное тому, что подразумевают под этим названием мои современники.

Встречающиеся в рукописи наименования видов животных, возникших в результате биогенетических манипуляций либо скрещивания с инопланетными породами, я заменил названиями подобных им вымерших существ. (Впрочем, Севериан порой и сам признает, что некоторые вымершие виды впоследствии были восстановлены.) Природа ездовых и тягловых животных из оригинального текста зачастую неясна. Я избегаю называть их конями либо лошадьми, поскольку это не вполне верно. Дестрие «Книги Нового Солнца», несомненно, резвее и выносливее известных нам животных – скорость, развиваемая теми, что используются в военных целях, очевидно, вполне позволяет совершать кавалерийские атаки на противника, имеющего вооружение высоких энергий. В некоторых местах для передачи надписей либо высказываний на языке, который Севериан полагает мертвым, использована латынь. О природе «древнего языка» оригинала судить не берусь.

В заключение выражаю искреннюю благодарность тем, кто предшествовал мне в изучении этого постисторического мира, – особенно коллекционерам (слишком многочисленным, чтобы называть их поименно), позволившим мне осмотреть артефакты, сохранившиеся на протяжении многих столетий будущего, а также тем, кто любезно предоставил мне возможность посещения и фотосъемки немногих дошедших до нас построек той эпохи.

Одной из самых сложных проблем, встающих перед переводчиком, является точная передача материй, касающихся кастовой принадлежности и общественного положения, в терминах, доступных для понимания в обществе его собственном. В случае «Книги Нового Солнца» задача, за отсутствием вспомогательных материалов, становится вдвое сложнее, и далее вашему вниманию предлагаются не более чем наброски ее решения в самых общих чертах.

Насколько можно судить по оригинальным рукописям, общество Содружества, по-видимому, состоит из семи основных социальных групп. Из них по крайней мере одна представляется полностью замкнутой. Так называемым экзультантом член общества должен родиться и, рожденный таковым, остается экзультантом до конца дней. Вполне возможно, внутри данного класса также имеется определенная иерархия, однако рукописи на что-либо подобное не указывают. Принадлежащих к нему женщин называют «шатлена», мужчин же титулуют по-разному. Именно этот класс управляет повседневной жизнью вне города, моею волей названного Нессом. Наследственный характер сей власти глубоко противоречит духу Содружества и в достаточной мере объясняет очевидную напряженность в отношениях между экзультантами и автаркией, однако отыскание лучшего способа организации управления на местах в сложившемся положении представляется делом весьма затруднительным: демократия неизбежно выродится во всеобщую свару, а создание бюрократической структуры из лиц, назначаемых сверху, невозможно без достаточного количества образованных, но относительно небогатых чиновников для заполнения должностей. Во всяком случае, мудрость автархов, несомненно, включает в себя и принцип, согласно коему безоговорочная лояльность к правящим классам есть опаснейшая из болезней, поражающих государство. К экзультантам, вне всяких сомнений, принадлежат упоминающиеся в оригинальных рукописях Текла, Тея и Водал.