class="p1">Еда была непривычна, но изголодавшиеся люди не обратили на это внимания. Увидев состояние дикарей, высокие синеликие люди принесли не только уже знакомый дикарям корректор медицинских параметров, но и незнакомые приборы, а также неприятные (но, как было сказано, необходимые) иглы, лучи и пилюли. Вопреки порядку, издавна заведённому в обществе, в первую очередь они осматривали и лечили детей, потом женщин, и в последнюю очередь – воинов-охотников. Возражать им ни у кого не было сил. К общему удивлению, особой заботы удостоился полуживой младенец той, которая называла себя Дочерью Огня и Света. После непонятных дикарям манипуляций крошечное тощенькое существо приоткрыло залепленные гноем глазки и даже впервые за свою короткую жизнь улыбнулось. Непрерывно сморкавшегося Дэна Сопливого Носа заставили открыть рот и направили в глотку какой-то луч, после чего у него навсегда пропал мучивший его всю жизнь хронический насморк. Подлечили даже обгоревшего помощника по прозвищу Кривоногий. Последним пациентом оказался вождь. Ему проверили сердечный ритм, укололи какой-то иглой и велели проглотить и запить водой крошечную штучку. Сэм Длинное Копьё чувствовал боль в груди и слабость, а потому послушался сразу.

Люди понемногу приходили в себя. Наевшихся, напившихся и подлеченных детей развеселила внезапно возникшая невесомость. Взрослых невесомость испугала, но они так привыкли к всевозможным ужасам и бедствиям, что и это перенесли без особой паники. Обнаружилась и странность: оказывается, ходить, сидеть и лежать в их крохотной "пещерке" теперь сало возможным не только на полу, но и на стенах, и даже на потолке. И никто никуда и ниоткуда не падал. Невесомость быстро пропала, но ходить по потолку можно было по-прежнему. Но что тут удивляться – на то он и мир Наблюдателей, чтоб всё здесь было диковинно.

Но не всё вернулось на свои места в центре управления "Молниеносным". Искусственный интеллект суперскрейсера вычерчивал в воздухе ярко алеющие иероглифы. Они показывали нечто из ряда вон выходящее. Пространство-время перестало быть единым целым. Перед кораблём и вокруг него время сжималось в катастрофической последовательности. При этом (что более, чем странно) приборы не показывали изменений в показателях пространства. Или приборы были неисправны, или "Молниеносный" стремительно падал вглубь времён. Экраны наружного обзора показывали нечто мутное. Завыла сирена чрезвычайной опасности. Бортинженер Мианис-О раздражённо отключил звук. Он лучше всех понимал, что эта ситуация кончится катастрофой. Теперь он по собственной воле делал всё от него зависящее, чтоб отрегулировать, или хотя бы замедлить полёт в никуда. Ему помогали пилоты дисколётов тех, кого он называл Низшими, но теперь эти различия перестали иметь значение. Разверзшаяся бездна времени втягивала суперкрейсер.

– Кажется, это конец, – прошептала Линн, вцепившись своей тоненькой ручкой в широкую ладонь Билли.

– Как знать, – пожал плечами Билли. – Если тебе и вправду всегда хотелось умереть, то сейчас как раз представится хорошая возможность. Хотя, такая возможность нам предоставлялась много раз, и мы почему-то ещё живы.

– Я совсем не так представляла себе свою смерть, – жалобно всхлипнула Линн.

– И как же? Расскажи, это интересно.

Взгляд Линн стал мечтательным.

– Я представляла себе, как лежу в чёрном бархатном гробу, вся такая бледная, красиво накрашенная… На мне очень красивое пышное платье со шнуровкой, как в викторианскую эпоху (в викторианскую эпоху красивей всего одевались). Платье это цвета осеннего тумана над фьордами Норвегии, с кружевами тоже цвета осеннего тумана. А туфли чёрные, бархатные, под цвет помады, на высоких-высоких каблуках (вообще-то мне на таких каблуках ходить неудобно, но в гробу лежать нормально будет). На груди у меня лежит чёрная роза. А в расущенных волосах – терновый венец, как у Иисуса Христа. Но самое главное: все вокруг плачут и горько сожалеют, что были ко мне невнимательны, пока я была жива, а теперь уже поздно и ничего не исправить. Звучит траурная музыка, гроб закрывают. И последний раз сквозь стеклянное окно в крышке видно моё бледное лицо и пышное платье цвета осеннего тумана. Все плачут: "Бедная девушка! Как она страдала при жизни! И какими злыми мы были с ней!". А потом мне ставят чёрный мраморный памятник с маленьким бассейном в форме слезы, куда будет стекать дождевая вода. И пишут на памятнике: "Она уже не вернётся". А рядом сажают сосну. И потом многие поколения рассказывают легенды, как в её ветвях вечно плачет душа одинокой страдающей девушки. Вот так красиво и печально я хотела бы умереть.

– Ну и фантазёрка же ты! – рассмеялся Билли. – Тебе точно надо сценарии писать к готическим фильмам. У тебя отлично получится.

– Похоже, нам сейчас не до сценариев, – заметила Линн.

– Как знать, чем дело кончится, – пожал плечами Билли. – А знаешь, что я сделаю, если мы и в этот раз опять не умрём, и всё-таки вернёмся в наш мир? Я обыщу все лучшие бутики Сиднея, Мельбурна и Аделаиды, все интернет-магазины, найду и куплю тебе платье цвета осеннего тумана над фьордами Норвегии. И в викторианском стиле, раз он тебе нравится. Только не на похороны. На что-то более весёлое.

– На что весёлое можно одеть такое платье?

– На свадьбу самый раз будет. Белое, согласись, слишком банально. А вот цвета осеннего тумана – это да! Это очень круто!

– На какую такую свадьбу? – удивилась Линн.

– На нашу.

Линн от неожиданности отпустила ладонь Билли и даже отступила на несколько шагов.

– Ты что, не понимаешь, что я тебе жизнь испорчу?! У меня хроническая депрессия. Я душевнобольная. Я невыносимая. Все говорят, что я кровь пью и нервы треплю. Ты хороший, Билли, очень хороший, я не хочу портить тебе жизнь.

– И душевнобольным нужна любовь и теплота взаимоотношений. А если начнёшь пить кровь и трепать нервы, я просто пойду в ближайший бар и там напьюсь. И тогда тебе будет стыдно вести себя таким образом.

– Так у меня же депрессия! – горько воскликнула Линн. – Я же не могу иначе, как ты не понимаешь?!

– Ещё как сможешь, – усмехнулся Билли. – Я с молоду очень хорошо знаю людей, поэтому и сумел уже в свои восемнадцать лет руководить крутой бандой, которую сам создал. Я брал банки и инкасаторские машины, как орехи щёлкал, и лишь один раз прокололся. Мне тридцать пять, и за свою жизнь я успел изучить и здоровых и больных, не только с депрессией, но и похуже. В моём деле без знания людей – никак. Потому я могу предсказать и твоё поведение. У тебя не только депрессия, но и утончённый ум, добрая душа и повышенное чувство ответственности. Ты не допустишь, чтоб муж напивался. Потому пройдёшь хороший курс психотерапии и займёшься делом.