Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она вернулась в дом и думала, сидя на полу в углу. Все время одно и то же: «Мышонок под землей. Мышонок под землей».
В ее сумеречной голове больше ничего не помещалось.
***
С тех пор, как это все началось, отец почти перестал появляться дома, блуждая где-то в попытке раздобыть еды или денег и отогнать слово «смерть», дымными завитками зависшее над их крышей. Поначалу его отсутствие ощущалось как зияющая брешь в жизни девочки, но постепенно она привыкла к одиночеству. Девочка не была нужна никому, и никто не был нужен ей. Она достигла бы состояния мертвого спокойствия, если б не голод, который терзал ее каждую секунду. Она попыталась есть траву, но такая еда ей совсем не подходила. Зато ей удалось отыскать сладковатые на вкус цветы. Они были мелкие, желтые, с глянцевыми лепестками. Если девочка видела такой цветок, то сразу его съедала. И вскоре в окрестностях не стало таких цветов.
Девочка никогда не забредала далеко — никто не предупреждал ее об опасностях, но о них было несложно догадаться самой. Вскоре ее маленький мирок, исхоженный вдоль и поперек, окончательно перестал вызывать интерес. Иногда девочке очень хотелось шагнуть за ту границу, что она сама себе начертила, но страх сдерживал ее, и со временем она перестала даже думать об этом. Она могла часами пинать один и тот же камень или, взобравшись на дерево, долго сидеть там, пока все тело не онемеет. Ей нравилось, что она так высоко — выше всех — и всех может видеть, но никто не может достать ее. И собаки тоже, которые всегда лаяли на нее, как будто она здесь чужая. Собак девочка боялась и не любила, поэтому всегда носила с собой камень.
Сидя на дереве, девочка частенько болтала сама с собой — разумеется, мысленно. Не стоит разговаривать с собой вслух, а то тебя начнут дразнить, прямо как того дурачка, пусть даже никто не мог и слова разобрать в его тихом невнятном бормотании. Он был старше ее, совсем взрослый, но никто не относился к нему как к взрослому. Почему-то его все ненавидели. Она часто видела, как мальчишки бросались в него камнями. Камни ударяли дурачка в голову и спину, но он только вскрикивал, не пытаясь дать сдачи. Наблюдая это, она думала: «Если бы так обращались со мной, я бы лучше умерла».
Однажды она попыталась заговорить с дурачком, но это было все равно как говорить со стенкой. Его неподвижные серые глаза просто отказывались видеть ее. Рассердившись, она пригрозила, что расскажет мальчишкам, где он прячется от них (она это знала, потому что частенько следила за дурачком с дерева), но дурачок словно не услышал ее и только закрыл глаза. И все-таки она никому не рассказала про его убежище. Если б она могла по щелчку пальца избавить дурачка от обид, то так бы и сделала. Тем более она не стала бы причинять ему вред. В то же время нечто в дурачке пугало ее, несмотря на всю его убогость. Она не догадывалась, что ощущает сходство с ним, именно этого сходства и боится — потому что это было то, из-за чего и она могла оказаться в узком промежутке между домами, закрывая руками окровавленную голову и не смея даже выть. Собаки лаяли на него, как и на нее. Они оба были здесь чужие.
Среди деревенских собак была одна большая, рыжая, по имени Лиса, которую девочка просто ненавидела, потому что при каждой встрече с Лисой ей приходилось спасаться бегством или отбиваться камнями. В тот день Лиса атаковала ее совершенно неожиданно — выскочила из-за угла, вцепилась в ногу. Девочка закричала от боли и испуга и побежала прочь от Лисы. Догоняя, Лиса все пыталась ухватить ее за щиколотку. Девочка схватила с дороги круглый массивный камень, который вчера сама же от нечего делать припинала сюда, и бросила в собаку. Взвизгнул, Лиса отступила. Пользуясь моментом, девочка бросилась к дереву и решилась оглянуться лишь тогда, когда прикоснулась к коре.
Лиса все еще оставалась там, где была, облизывая подбитую лапу. У девочки тоже текла кровь по ноге и, чувствуя боль укуса, она злилась все больше. Вокруг дерева было достаточно камней, которые она бросала в собак ранее. Прежде чем взобраться на дерево она захватила с собой несколько штук. Лиса устремилась к ней, слегка прихрамывая, но захлебываясь слюной от ярости. Девочка уже не боялась ее, чувствуя себя в безопасности на высокой ветви. Собака залаяла, прыгая под деревом, бессильная дотянутся до нее. Оранжевые глаза собаки были совершенно бессмысленными, ничего не выражали, кроме злости. Девочка кинула в собаку первый камень, второй, и у нее остался последний. Собака не уходила — ей так хотелось растерзать ненавистного ребенка, что она готова была терпеть боль.
Даже находясь на безопасной высоте, девочка ощутила отчаянье. Остался один камень. Вдруг эта проклятая Лиса окончательно обезумела? Так и прокараулит ее всю ночь, пока, ослабевшая, она не рухнет на землю. Тут-то в нее и вонзятся желтые клыки. Значит, просто необходимо попасть. Тщательно прицелившись, девочка с силой метнула в собаку последний камень.
Камень ударил Лису по рыжей макушке, где-то между ушами, и, коротко всхлипнув, собака вдруг завалилась на правый бок. Замерев на ветке, девочка недоверчиво посмотрела вниз. Собака не поднималась. Ее лапы вытянулись. Некоторое время девочка просидела на ветке, устремив на собаку застывший, как у того дурачка, взгляд. Вот сейчас спустишься, а Лиса сразу вскочит и вцепится. Она злобная, хитрая зверюга.