тихой пристани, а именно той многократно изведанной, остро знакомой тряски, какую испытывал он с первого дня появления в Сибири, на северных нефтяных широтах. Беспокойства хотелось ему, настоящей встревоженности, большого дела, которое одно и дает право считать себя личностью.

Однажды в морозный январский день заехал к нему к концу работы на окраину города Дубов. Председатель профсоюза нефтяников и газовиков частенько переговаривался с бывшим своим начальником по телефону. А вот в последнее время встречаться с глазу на глаз редко им приходилось. По росту они были под стать друг другу, и в отдельных чертах характера схожесть просматривалась. К шутке, к юмору склонность была у обоих.

— Как сегодня спалось, Николай Филиппович? — надтреснутым баском поинтересовался Дубов.

— Слава всевышнему, ничего себе спал, Юрий Васильевич! Во сне, как иная собака, не взлаивал. — У Мержина верхние веки приподнялись, сложились шалашиком, глаза повлажнели от скрытого смеха, складки в углах рта вздрагивали в полуулыбке. День был не очень тяжелый, усталость к концу работы не сковывала.

— Потому крепко спишь, что по субботам на лыжах ходишь, на морозы не смотришь.

— Равняюсь, как и весь областной актив, на Викентия Кузьмича. Будто ты лыжи не любишь!

— Хожу с удовольствием. Но у тебя, однако, с Викентием Кузьмином лыжня пересекается?

— Бывает — встречаемся. То перекинемся фразой, то потолкуем о деле. И на лыжах прогуливаясь, он работы не забывает. Поражает его энергия!

— Рассказал бы когда-нибудь.

— Как случай представится… Нынче холод опять, и на лыжне лучше двигаться, чем стоять. Так жрет, что по лесу треск — деревья лопаются. Не будь потребности в лыжах — не выходил бы. А коли вышел — двигай мослами, нагоняй пар! — Говоря, Мержин собирал со стола бумаги в стопку, а собрав, в стол положил. Волосы рассыпались, он их подбирал пятерней. — Что у вас в профсоюзе новенького, Юрий Васильевич?

— Из Нефтепрома важный приказ пришел.

— Не по Кудрину ли?

— По нему. Ждали давно и долго, наконец дождались. Создается новое нефтегазодобывающее управление. В Парамоновке открывается в этом году пять новых предприятий. На раскачку времени нет. Краюхин рад, но схватился за голову: где размещать? Разведочное бурение выпроваживается из областного и будет перебазировано на промыслы. Выделяют нам много техники. Министр расщедрился и отдает в строящийся Сосновый сборный городок на двенадцать тысяч человек.

— Такие городки мы за рубежом покупаем, — сказал Мержин. — Стоят они немалых денег… Министр-то у нас сменился. Видать, хорошо потолковали они с Викентием Кузьмичом!

— Да, крепко по всем позициям. А те месторождения, что находятся на территории соседних областей и не имеют большого самостоятельного значения, разрабатывать станет наше объединение.

— Правильно. Они к нам ближе всего, и надо отдать их в одни руки. — Мержин был приятно возбужден. — Я об этом еще когда говорил…

— В том приказе министра есть пункт и о твоем отделе. — Дубов смотрел на Мержина выжидательно: — Догадываешься, о чем речь?

— Ликвидируют? Преобразуют?

— Будет свой нефтяной проектный НИИ. Доволен?

— Еще бы не быть довольным, если все мои прежние предложения плоть обретают! — Николай Филиппович поднялся, сел снова. — Институт подобного профиля нам очень нужен. До основных залежей углеводородов мы еще не докопались в нашем Нарыме. Работы и внукам хватит. Нефтехимический комбинат расширяется, и детище это прожорливое — успевай подавать сырье. — Мержин вышел из-за стола и, высокий, прогонистый, стал спиной к окну. — Ну, обрадовал ты меня, Юрий Васильевич!

Дубов откинул голову, рассмеялся.

— Смотрю на тебя: ты на ремне одни и те же дырки используешь! А я вот тонким станом не похвалюсь. Полнеть что-то начал.

— Чревоугодничаешь, Юрий Васильевич! — подмигнул Мержин.

— Не скажу, чтобы очень уж, — возразил Дубов, — Ем, что жена даст. Тортами, печеностями не балуюсь. Но, конечно, и впроголодь не живу.

— По сытому брюху — хоть обухом! — Лицо Мержина, у глаз посеченное морщинами, так и светилось от добродушного смеха. — Дело к ужину, и разговор о пище возник естественно. Предлагаю чаю попить с овсяным печеньем.

— Здесь?

— У меня дома.

— Можно. — Дубов тоже поднялся и тоже загородил спиною окно. — Я ведь не все досказал. Тебя будут просить возглавить новое управление в Кудрине.

Мержин опустил голову, задумался и какое-то время молчал. Потом с ухмылкой, не скрывая, однако, и удовольствия, проговорил:

— Старого ишака да под новое седло? Не споткнуться бы!

— Стыдись о старости заикаться, Николай Филиппович! Я от своего отца слышал, что раньше стариками тех начинали считать, кого с тягла спускали. А спускали с тягла только в шестьдесят лет. До этого рубежа тебе еще годов шесть шагать.

— Высчитал! — хмыкнул Мержин и покачал головой. — Когда ты был в Нефтеграде секретарем парткома, то, помню, всех активистов поздравлял с днем рождения. Заботливый был, хочу я сказать.

— Не хвали. Что было, то было. Лучше обрадуй: твой «УАЗ» на ходу? Прекрасно! Давай махнем с тобой на днях в Кудрино? Ехать нам туда так и так придется. На «Волге» в такие морозы соваться опасно. А на «УАЗе» семьсот километров мы одолеем за день. Там нас Краюхин будет ждать. Где на машине, где на вертолете, но обязательно побываем на всех объектах, на буровых.

— С удовольствием! — Мержин надел дубленку пестро-рыжего цвета: сам «протравливал» марганцовкой белый полушубок. — Спасибо за добрые вести — душа распахнулась! Пойдем, пойдем ко мне, поужинаем! Я что-то проголодался. А, как сказал один неглупый француз, «где царствует голод, там сила в опале». Придется нам с ним согласиться, тем более, что это утверждал Рабле…

Поездка в Кудрино вышла у Мержина с Дубовым раньше, чем они вместе предполагали: поторопили из обкома партии. Собрались быстро и покатили раным-рано. В январские дни рассвет, известно, приходит с большим опозданием, а тут еще эти студеные, все облагающие туманы. Стужа давила с гнетущей тяжестью, какую нельзя было ни оттолкнуть руками, ни стряхнуть с плеч. Густой воздух сковывал движения, в легкие его приходилось захватывать через силу и только