тонкостей, ну и, конечно, своею способностью пользовался: без бутылки водки или червонца ни гайку не привернет, ни зажигания не установит. Кто к нему обратится — пожалуйста, только ставь «магарыч» или гони монету. Жадность оправдывал тем, что он человек — не курица. Это курица, мол, от себя гребет. Человеку-де надо в обе руки хватать и за пазуху прятать. Так Шамура и действовал, не стыдясь, не совестясь. Но дар его загребательский особенно обнаружился при таких обстоятельствах.

Купил начальник парамоновской милиции «Ладу», а подступиться к ней робеет, ибо не очень-то разбирался в автомобилях. И попросил он назвать человека, который бы научил его тонкостям этого дела. Сказали, что лучше Шамуры механика нет. Их познакомили, и они, что называется, задружили. Огород посадили вместе, в бане парятся: у Шамуры хорошая баня была в Заовражном. Дальше — больше, и вот уж механик, не будь дурак, сообразил, что при таких отношениях можно иметь крупную выгоду. Спина у начальника райотдела милиции широкая, рука мощная, если и попадется на чем, то оградит. Начал Шамура вовсю «промышлять». Масло, бензин тащит бочками, троса, запасные части, которые леспромхозу так были нужны, поволок без счета. Прячет все это, наряды фиктивные составляет — списывает. Много нахапал Шамура ворованного, возил на покос и зарывал там возле избушки в землю, как собака кости. А когда нужда брала производство за горло, когда без тросов и дефицитных деталей просто было не обойтись, он продавал их леспромхозу за наличные деньги.

Чипуров про тайник на шамуровском покосе узнал, посадил в машину народный контроль и поехал выгребать краденое. Опасался, что на луга прямиком не попасть, но сомнения исчезли, когда стали переезжать ложки и низины: все хлябистые места Шамура умостил толстыми плахами, тоже, конечно, ворованными с леспромхозовского склада готовой продукции. Чего только не натаскал, не напрятал в лугах механик! Троса толстые и тонкие — в бухтах, в масле, новенькие. Несколько бочек с горючим и смазкой. И даже домкрат подъемностью десять тонн.

— Еще бы немного помешкать, так Шамура начал бы тракторы и автомобили разбирать по частям и на покос себе перетаскивать! — негодовал Филипп Ефимович. — Все описать, опись отпечатать в нескольких экземплярах и одну копию представить прокурору, вторую — в милицию, третью — в райком партии. В милиции пусть полюбуется начальник, каким «дружком» по нужде обзавелся! Поди, и не думает, что мошенник прикрылся в тени его крупной фигуры.

Шамура был уличен, осужден условно и вскоре убрался из Заовражного.

Еще один был ловчила в Заовражинском леспромхозе — Гаськов, который занимал место инженера пожарного надзора. Сидел в своем кабинетике, в закутке, точно пришпиленный к стулу, и приказы строчил. А в его обязанности входили такие дела, как отвод лесосырьевой базы, ее нелегкие поиски по отдаленным местам. Но Гаськов зимой боялся морозов, а летом — комаров и мошки. Зайдет к нему Чипуров, видит: инженер пожнадзора, он же и сырьевик, книгу читает: детективами в основном увлекался.

— Вы задумывались, Гаськов, почему ваши приказы не выполняются? — спрашивал директор.

— Меня не слушаются, — улыбался беспомощно и наивно Гаськов.

— У вас даже пожарного инвентаря в полном комплекте нет! Я отдаю приказ о снятии с должности. Перейдете работать на нижний склад.

Гаськов раза два сходил на разделку древесины и больше не появлялся. Чипуров снял его с очереди на легковую машину. И полетели письма-кляузы во все инстанции — от области до Москвы.

Разбирали Гаськова на сельском сходе. Многие выступали — не отмалчивались. Пришлось Гаськову попятиться и тоже, как и Шамуре, убраться из Заовражного. Через короткое время вынырнул он опять в пожарной охране, но уже нефтепровода. Нашлись сердобольцы — пригрели лодыря и сквалыгу. Будет и там пень колотить — день проводить.

А недавно прокатилась по Парамоновке вовсе дикая новость: инструктор промышленного отдела райкома партии Лунц взламывал гаражи, крал запчасти, колеса, аккумуляторы — вообще все, что приглянется. Одиннадцать гаражей таким образом «обошел» и на двенадцатом попался. Уже арестованного, спросили его:

— Как вы могли?

— Считал, что я вне подозрения.

— И это вас успокаивало?

— Еще как!

— Теперь сожалеете?

— Об одном сожалею, что к своему лучшему другу в гараж залез. Мы с ним по-соседски все-таки душа в душу жили…

Чипуров, узнав об этом, от негодования встряхивался. Лунц курировал Заовражинский леспромхоз. Бывало, на собрании такую словесную пыль разведет, что просто чихать охота. А слушали же — не возражали, прощали!

— Я не прощал, — с подавленным смехом возразил Николай Савельевич. — Как парторг, я с ним наедине схватывался. Лунц на меня даже секретарям райкома жаловался. Этого пустозвона и так бы убрали, но он себя сам «отстранил». Редкий тип! Таких на партийной работе мне в Сибири встречать еще не приходилось…

Чипуров размышлял о суеруких людишках все время, пока ехал из Парамоновки в Заовражный после очередной беседы с Краюхиным. Говорили они с первым секретарем райкома на этот раз о строжайшей дисциплине, об ответственности и долге руководителя, о дополнительной помощи Заовражному по тем лесоразработкам, что предстоит начинать на нефтегазоносных площадях.

— Какие шаги думаешь предпринять уже этой зимой? — интересовался Краюхин.

— Нам выделили балки для вахтовиков. Их нужно получить в городе и переправить непосредственно на буровые «кусты». Хочу поручить Румянцеву. Габариты балков большие, автоинспекция обязательно будет придираться, а Румянцев — дипломат. Растолкует любому всю важность задачи…

Подъезжал Чипуров к Заовражиому в сумерках. Огни рабочего поселка расплывчато, тускло светились в морозном тумане.

2

Недалеко укатились те годы, когда Николай Филиппович Мержин редкую ночь не просыпался в тревоге, шел тихонько на кухню, включал свет и погружался в расчеты. Касались они исключительно нефти. Нефть была госпожа: перед ней приходилось снимать шляпу и низко кланяться.

Но не всякий поклон и не вдруг приносит желаемое. Нефтяников часто в такие воронки закручивает, что сразу и не разберешь, где сон, где явь. Хватало всякой надсады Мержину, когда он ходил в генеральных директорах. Тревожно спалось ему и тревожно работалось: все бегом да внатяжку. Ублажать себя негой некогда было.