Перебинтованные ноги также стали символом статуса, стремлением представительниц высших классов к достижению цели – трех дюймов сдавленных костей золотых лотосов. Женщины, достигшие поставленной цели, становились настолько малоподвижными, что целиком зависели от своих мужей, которых распирало от гордости при мысли о том, что они были достаточно состоятельными, чтобы содержать таких восхитительно малоподвижных жен. И наоборот, девушки из низших слоев общества, чей труд был необходим в доме, должны были довольствоваться четырехдюймовым вариантом изящества ноги[781]. «Если вы заботитесь о сыне, больше внимания уделяйте его учебе; если вы заботитесь о дочери, больше внимания уделяйте бинтованию ее ног» – таков был девиз консервативных семейств[782].

По мере распространения в Китае с севера к центру, а потом на юг бинтование ног приобретало еще более символическое значение, подчеркивая уже не только физиологическое различие между мужчинами и их миниатюрными, хрупкими женщинами. В период монгольского завоевания оно также проводило различия между китайскими женщинами с маленькими изящными ножками и монголками с их грубыми, большими, неухоженными ногами.

Проходили столетия, и вместе с ними продолжало развиваться искусство бинтования ног, которое ко времени правления Маньчжурской династии (1644–1912 гг.) достигло высокого развития и практиковалось большинством матерей, применявшим его к своим вопившим от боли, изувеченным дочерям. На основании длительного опыта стало очевидно, что оптимальный возраст для начала бинтования ног – пять или шесть лет. Девичьи ноги были еще маленькими и податливыми, а мысли о красоте могли помочь девочке переносить ожидавшие ее мучения.

Первый день многолетней процедуры выбирался очень тщательно. Родители жгли благовония и молились. В городе Датуне, в провинции Шаньси, известном маленькими ножками женщин, взрезали брюхо овечке и силой туда вставляли ноги девочки на два часа, в течение которых овца жалобно блеяла и умирала, а девочка рыдала от страха и боли. Потом ее размякшие от воздействия крови ноги вынимали из трупа животного и быстро бинтовали белым шелком. Девочка лежала в течение недели, после чего ей снова перебинтовывали ноги, но перед этим снимали первый слой кожи, которая легко сходила, лишенная циркуляции крови. Госпожа Суй-Чен, южанка, родившаяся на рубеже XX в., вспоминала, что мать начала бинтовать ей ноги, когда ей было всего семь лет. «Я привыкла к свободе и плакала, но мама меня совершенно не жалела… “Не имеет значения, как тебе больно, я запрещаю ослаблять бинты”. Раньше я была очень активна, а стала вялой как деревянная курица и переносила страдания со слезами на глазах»[783].

Страдания, которые приходилось переносить, чтобы заставить ноги принять нелепую форму – пальцы ноги были согнуты книзу, несгибаемый большой палец торчал прямо вверх, – были ужасными. Десять футов бинта шириной два дюйма становились орудием пытки. С внутренней стороны подъема ноги он перетягивался на маленькие пальцы, притягивая их к ступне. Оттуда он огибал пятку и плотно натягивался, чтобы ближе свести пятку и пальцы. Бинт так и накладывался, сжимаясь все сильнее и сильнее, все его десять футов. Часто плоть начинала гнить, в результате чего сгнивали полоски подошвы, даже один или два пальца. Поначалу боль была почти непереносимой, особенно когда матери заставляли дочерей ходить на изувеченных ногах.

Одна женщина вспоминала, как ее ноги постоянно болели, боль не давала ей спать. Когда циркуляция крови ослабевала, ослабевала и чувствительность, а вместе с нею боль. Каждый третий или четвертый день ее мать обмывала окровавленные изуродованные конечности с применением квасцов и вытирала сочившийся гной. Если девочка плакала, мать ее била.

Зловоние гниющей плоти мучило всех девушек с забинтованными ногами. Более состоятельные матери ослабляли вонь с помощью квасцов; женщины из бедных семей использовали водный раствор буры. Часто этот процесс вызывал тошноту у детей, температура которых была повышена, и помимо неослабной боли в изувеченных ногах их мучили еще и боли в животе.

Через несколько лет золотой лотос достигал совершенства и гордо демонстрировался в миниатюрных туфельках, которые молоденькие, прикованные к креслу жертвы шили, расшивали и украшали, нередко дни напролет. При желании они могли разделить свою победу над природой, как и мучения, в ходе соревнований на ежегодно проводимых встречах, посвященных просмотру маленьких ножек. Соперничавшие женщины с миниатюрными ногами боролись за внимание зрителей, звоня в колокольчики или демонстрируя шелковых бабочек, махавших крылышками на их малюсеньких туфельках. Позже некоторые из них даже красили себе ноги в красный цвет. Пока они с трудом ковыляли на пятках – пальцы на ногах не выдерживали веса их тел, – пылкие мужчины, разинув рот, таращились, глядя на это зрелище. Им, конечно, не разрешалось касаться этих восхитительных изуродованных конечностей. Ведь как-никак их ослепительная красота одновременно была гарантией целомудрия ее обладательниц.

Как и женское обрезание, увечье бинтованием, деформировавшее стопы, ослабляло и калечило женщин. Возможно, оно было данью изысканной моде, которую демонстрировали на сцене императорские танцовщицы, а позже она переродилась в жестокое увечье. Постепенно, пройдя через чудеса массовой психологии и культуры, перебинтованные ноги превратились в идеал красоты и эротического влечения, обрекавший миллионы женщин на невообразимую боль, потерю независимости и противоестественное домашнее заключение. По мере того как целомудрие женщины приобретало большее значение, чем ее общественные функции, ноги перебинтовывали еще энергичнее. При этом в жертву приносили представление о красоте, циркуляцию крови, плоть, пальцы ног и здоровье в целом, стремясь создать образ непорочных девственниц, поддерживаемый ими самими, а также добропорядочных матерей семейств, которыми они со временем становились[784].