у домашнего очага и играть с тенями, как они обычно проводили каждый вечер. Впервые за десятки лет, а может, и столетия, все духи пира – все восемь праздников года – собрались в том самом месте, где каждый из них родился, умерев. Высокий костер, как тот, что нес за это ответственность, полыхал, запертый в кольце небольших камешков, вокруг которых на плоских бревнах и устроились братья. Только Джек один стоял, но не потому, что для него не осталось места – между Белтайном и Мабоном, ладящими хуже всех, его всегда было много, а потому что ноги отказывались сгибаться. Джек так и застыл там, на подходе к костру, где впервые услышал, что его братья собираются бросить Колесу вызов.

– Что, прямо все вместе Самайном станете? – переспросил Джек насмешливо, скрывая нервозность. – Много-много Самайнов, да?

Он до последнего отказывался верить, что братья его не шутят. Убеждал себя, мол, опять дразнятся, что Джеку достался столь жестокий и кровожадный день, когда он, щуплый, белокурый и миловидный, скорее бы сгодился на роль какого‐нибудь Ламмаса или того же Мабона.

– Да, все, – как раз Мабон и ответил, и Джек испугался уже по-настоящему, не увидев на его лице улыбку. А Мабон лгать не умел, как и притворяться: хоть первым всегда и затевал всякие розыгрыши, первым же на них вечно ловился. А значит, все всерьез. И никакая это не шутка.

– Мы будем Самайном по очереди, – объяснил Остара, раскачиваясь на бревне туда-сюда с хихикающим Литой на коленках. – Не одновременно. Будем каждый год меняться.

– И я тоже буду! Я буду лучшим Самайном, – воскликнул сам Лита, весьма в себе уверенный. Он мало-помалу учился у каждого брата, мотал на ус не только то, как духом пира быть, но и выдергивал их привычки, даже черты характера порой. И не всегда хорошие.

Очевидно, подумав о том же самом, Белтайн, сидящий напротив, смущенно, почти виновато кашлянул в кулак. Йоль, покосившись на них обоих, наклонился к Джеку и шепнул, приложив ко рту ладонь:

– Разумеется, Лита не будет. Детям резать людей негоже. Так что когда настанет его черед, снова буду я или Мабон, не переживай…

– Я и не переживаю, – ответил Джек. – Я не понимаю! О чем вы все говорите, братцы?

– Ты же вроде добрый, а не глупый, – закатил глаза Белтайн. – Возьмем твою работу на себя, что тут непонятного? Чтобы тебе не пришлось больше прятаться в амбаре неделями и думать о самоумерщвлении. Чтобы счастлив ты был, дурак, свободен…

– Нет. Ни за что.

– Но, Джек…

– Я сказал «нет».

За кострищем воцарилась тишина, и Джек был этому рад. От мысли, что кто‐то из них семерых возьмет его косу и пойдет потрошить тела и насильно перенаправлять на тот свет души, собственная душа Джека, если она еще была при нем, уходила куда‐то в пятки. Джек затряс головой и сам тоже затрясся, пальцы его заныли, сжатые в кулак до побеления костяшек.

– Вы не можете просто отправляться на Великую Жатву вместо меня! – воскликнул он, опередив Йоля, уже открывшего рот. – Нет, нет и нет! Это ужасная, кошмарная и мучительная участь, на которую я никогда не обреку никого из вас. Не говоря уже о том, что никто из вас и не сможет стать Самайном, просто этого захотев, потому что Самайн есть я. Мы не можем меняться. Не имеем права! И Великая Жатва всегда начинается сама собой, я ни себя, ни ее не контролирую. Поэтому даже если вы заберете у меня косу и запрете где‐то…

– Мы не будем запирать тебя, – перебил его Имболк, и через извивающиеся всполохи костра, с которым тот почти сливался в своем искристо-желтом одеянии, Джек разглядел, как тот вертит нечто у себя в рукавах. – Ламмас придумал способ освободить тебя от бремени всего Самайна. Целиком.

– Ах, Ламмас… – все, что услышал Джек. – Стоило сразу догадаться.

Единственный из всех, Ламмас до сих пор не обронил ни слова. И тоже стоял со скрещенными на груди руками, поднявшись в тот момент, когда услышал свое имя, будто знал, что Джек повернется и захочет посмотреть ему в лицо. Догадаться, кто истинный затейник, Джеку, однако, стоило не по его подозрительному молчанию, а по тому, как аккуратно, скрупулезно на этой опушке было все разложено. Бревна не просто свалены, а сдвинуты друг другу перпендикулярно, так, чтобы образовать замкнутое пространство, в то время как вокруг костра выложены мелкие белесые камешки, похожие на жемчуг. Будто очерчены круги, внутри которых происходит таинство – место точь-в‐точь как для ритуала.

«А это, – понял Джек, – ритуал и есть».

Начался еще в тот момент, когда они все сошли сюда. Ибо только новое жертвоприношение может превзойти предыдущее, то, что сделало их всех такими.

Джеку даже было страшно представить, какая жертва потребуется на сей раз для того, что задумал Ламмас, но тот вдруг сказал, будто прочел страх в опущенных плечах Джека и его стиснутых зубах:

– Мы взяли наши кости, что ближе всего к нашим сердцам, но которые было бы не больно вырывать – ключичные, – и сделали из них свечу, – сказал он, будто надеялся успокоить его. Но не сработало.

– Вы… Вы что сделали?! Ключицы себе вырвали?! Вы что, совсем с ума сошли?

– Это правда было совсем не больно! – воскликнул Лита с коленок Остары, который тоже замычал, поддакивая. – Я выпил маковое молоко и крепко спал, а теперь у меня тут мягонько, – И ткнул пальчиком в область у себя под шеей, где кожа действительно прогнулась, словно там не было костей.

Джек побледнел. Никто из духов пира прежде в обморок не шлепался, но Джек покачнулся так, что Ламмасу пришлось удержать его, обняв со спины за плечи.

– Эй, все хорошо, – хмыкнул он, и его глаза, разрезанные поперек двумя разными цветами, действительно не лгали. – Это стоило того. Свеча добротная получилась, может, и не вечно гореть будет, но очень и очень долго. Достаточно долго, чтобы ты прожил множество людских жизней, прежде чем вернешься к нам. Зажжешь – и сразу освободишься.

– Только и всего? – сощурился Джек недоверчиво, и Ламмас отступил. Хотя мысли в голове Джека метались во все стороны, как разноцветные рыбешки, которых они с Литой любили пугать в озере неподалеку, Джек тут же понял все без слов. Ну вот…

– Есть несколько условий, – признался Имболк наконец, когда братья друг с дружкой переглянулись и Джек уже начал беспокойно притоптывать башмаком. – Ты все забудешь. Нас, Колесо и духов пира…

– Нет, нет!

– Зато и всю пережитую боль тоже, Джек. То, как стал таким, и то, что тебя это заставляло делать. Мы сделаем тебя тобой. Настоящим. Обычным. Просто Джеком.

Несмотря на то, как хорошо это звучало, он чувствовал горечь в их