Все немецкие аристократы состояли в родстве и свойстве друг с другом; Вермерены приходились кузенами Францу фон Папену, который был зван на свадьбу Дитриха и Марии. Фактически в тот день тюрьмой управляли заключенные. Они хотели общаться и отказывались расходиться по камерам. Надзиратели с трудом уговорили их вернуться на завтрак, но и в камере Бонхёффер большую часть времени проводил у маленького окошка в двери, беседуя через него со вдовой Карла Герделера. Он постарался как можно подробнее рассказать ей о последних днях ее мужа – Герделера казнили 2 февраля.

Вскоре прозвучала воздушная тревога, всех вновь выпустили из камер и повели в подвал. «Вновь началось веселье», – как выражается Бест – все свободно общались, обменивались новостями, пытались разобраться в своей судьбе и судьбе близких. К тюрьме примыкала грузовая станция, которую уже разбомбили в пух и прах, так что новым бомбам разрушать было нечего. Сигнал отбоя прозвучал довольно скоро, узники поднялись на третий этаж и вновь воспротивились попыткам стражей развести их по камерам – на этот раз с полным успехом.

Около пяти часов вечера явился один из тех эсэсовцев, которые доставили фургон в Регенсбург из Бухенвальда, и заявил, что пора ехать дальше. Четырнадцать бухенвальдцев собрали вещи, попрощались с соседями и спустились к фургону. В замечательном настроении они ехали на юго-восток от города вдоль Дуная, но в нескольких километрах от Регенсбурга фургон вдруг дернулся и замер на месте. Охранники проконсультировались с Хью Фэлконером, пилотом и инженером. Выяснилось, что рулевое управление сломано и починить его невозможно. Они успели отъехать на несколько километров от Регенсбурга по пустынной дороге, и впереди никакого жилья тоже не было. Пустынная, пугающая дорога, обок ее прежде тянулись железнодорожные рельсы, но теперь их линии превратились в сплошную цепочку воронок от снарядов. Там и сям валялись обугленные скелеты автомобилей, попавших под огонь союзников. Навстречу проезжал велосипедист, его остановили и попросили сообщить об аварии полиции Регенсбурга и попросить прислать за ними другой фургон. Велосипедист обещал передать поручение и поехал прочь. Все сидели на дороге и ждали, никаких припасов у них при себе не было. Темнело, становилось холодно, а за ними так никто и не приехал. Бест пишет, что охранники были напуганы и несчастны, вели себя не как надзиратели, а как «товарищи по несчастью». Усилился дождь, наступила глухая ночь. Никто так и не приехал.

Дождались рассвета, и эсэсовцы открыли двери фургона, выпуская узников размять ноги. Все еще ни одной машины. Наконец, показался мотоцикл. На этот раз эсэсовцы рисковать не стали, – остановив мотоциклиста, один из них взгромоздился позади него в седло и поехал в Регенсбург. Наступило утро 6 апреля, первой пятницы после Пасхи.

Вернувшись, охранник доложил, что велосипедист не подвел и сообщил в полицию об их приключении, и за ними даже выслали машину, но водитель этой машины почему-то, не доехав двухсот метров до фургона, возвратился обратно в Регенсбург и доложил, что никого не нашел.

Подмога прибыла только в 11 часов утра в виде большого автобуса с зеркальными окнами, удобными мягкими креслами. Банда оборванцев собрала вещички и погрузилась на борт. Им пришлось распрощаться с тремя охранниками, сопровождавшими их от Бухенвальда – те остались при груде крашенного зеленой краской железа, без особых надежд стронуть ее с места. Роскошный автобус сопровождал десяток вооруженных автоматами членов SD [93] .

Новый автобус помчался вдоль южного берега Дуная с куда большей скоростью, чем старый зеленый фургон. Через час они уже были в Штраубинге. Пленные пока что не поняли, куда их везут. Очевидно, требовалось переправиться на другой берег, но союзники успели разбомбить мост. Они направились к другому мосту, но тот тоже был уничтожен, затем к третьему и четвертому. Наконец, им удалось пересечь реку по понтонному мосту, и автобус устремился дальше по сельским пейзажам Баварии.

Везли их в Шёнберг, но этого Бонхёффер и его товарищи не знали. Они вообще ничего не знали – ехали голодные, измученные, разве что в лучших условиях, чем до тех пор. Не знали даже, ждет ли их смерть или освобождение. Словно в путаном сне автобус проносился ярким апрельским днем сквозь баварские леса.

Потом в деревушке их остановили местные девушки, попросили подвезти. Поднялись в автобус и уставились на пассажиров, пытаясь угадать, кто же они такие – десять молодых солдат с автоматами и дюжина людей разного возраста, аристократической наружности, но изрядно потрепанных. Соблюдая секретность, охранники сообщили попутчицам, что они – съемочная группа, едут снимать пропагандистский фильм. К тому моменту мало кто уже мог отличить истину от лжи. Больше волновал вопрос, дадут ли им ночью поспать или они так и будут ехать? Теперь они двигались на восток, проехали мимо монастыря Меттин. Уже больше суток их не кормили. Бест первым сообразил, что к чему:

...

В середине дня они добрались до небольшой деревушки Шёнберг и остановились перед белым квадратным зданием из четырех этажей – местной школой. Они прибыли к месту назначения. В мирное время население Шёнберга составляло всего 700 человек, но за последние месяцы к нему прибавились беженцы с западной окраины, и теперь их насчитывалось уже 1300 человек, так что еды не хватало, а прибывали еще и политические заключенные. Группа аристократов, с которой наши узники попрощались в Регенсбурге, встречала их здесь. Всего заключенных оказалось около 150 человек.

Вновь прибывших отвели в школу и заперли в большом помещении на первом этаже. Оно было превращено в общую камеру. Раньше это помещение служило больничной палатой для девочек, в нем стояли ряды кроватей. Одеяла ярких оттенков, сохранились мягкие перины – все чрезвычайно мило. По словам Беста, «вопреки усталости и голоду, мы пришли в отменное расположение духа, а возбужденный смех чуть было не перерос в истерику»706.

По трем сторонам комнаты располагались большие окна, все узники могли насладиться красотой зеленеющей долины. Каждый выбрал себе койку по вкусу, Геберляйны отвели Хайдль к себе в дальний конец помещения, подальше от мужчин. Бонхёффер лег рядом с Кокориным. Охвативший всех дух веселого озорства побудил узников надписать над кроватями свои имена «с забавными комментариями Рашера»707. Дитрих пристроился на солнышке у окна, он молился и размышлял, поговорил с Пюндером, пообщался с Кокориным. На всякий случай они обменялись адресами. У Бонхёффера еще оставались при себе книги: томик Гёте, Библия и «Жизнеописания» Плутарха.

Обустроившись, пленные вспомнили, как давно их не кормили, и принялись колотить в дверь, вызывая охрану. «Накормите нас!» – потребовали они, и охранник, смущенно почесав затылок, отправился за лейтенантом Бадером. Бадера Бест именует «закоренелым убийцей» – «он состоял в основной гестаповской команде палачей и путешествовал из лагеря в лагерь, словно специалист по дератизации, только убивал он не крыс, а людей». Сам факт его присутствия в Шёнберге внушал опасения, однако с пленными он пообщался довольно радушно. Впрочем, пищи в деревне как не было, так и не появилось. 1300 беженцев успели пожрать все не хуже саранчи, не оставив и зеленого листочка. В Пассау еще оставались припасы, но до Пассау – сорок километров, а бензина на такую дорогу нет. Телефоны не работали. Попросту ничего нельзя было сделать.