Рассвело. Они провели в дороге семь или восемь часов и рывками, с перерывами, одолели примерно сто семьдесят километров. Узники по-прежнему понятия не имели, куда их везут. Часть дров израсходовали на прогрев двигателя, Хью Фэлконер «с величайшей изобретательностью» переложил вещи, так что в фургоне стало посвободнее. Возле окна в двери фургона помещалось двое – этой привилегией все пользовались поочередно. Охранники выдали им две буханки хлеба и длинную колбасу на всех, нашлось и питье.

Наконец, кто-то узнал деревню, через которую они проезжали, и стало ясно, что они движутся на юг, скорее всего во Флоссенбург. Нерадостное известие: Флоссенбург использовался в качестве лагеря смерти. После тринадцати часов такого путешествия, около полудня, они добрались до Вайдена, небольшого городка в Баварии – там насчитывалось около тридцати тысяч жителей. Флоссенбург лежал в восемнадцати километрах к востоку.

В Вайдене фургон остановился возле полицейского участка, охранники сходили за инструкциями, а по возвращении наиболее приветливый из них сказал узникам: «Вам придется ехать дальше, здесь вас принять не могут, слишком много народу». Специалист по концентрационным лагерям взялся разъяснить эту загадочную фразу. Доктор Рашер сделал вывод, что их везут не убивать – для трупов или будущих трупов во Флоссенбурге место всегда бы нашлось. «Переполнен» этот лагерь уничтожения мог оказаться только для тех, кому оставили жизнь – ведомых на убой там бы приняли. Значит, хорошие новости: сегодня с ними не расправятся700.

Их везли во Флоссенбург, но на жизнь, а не смерть и кремацию, и Флоссенбург вдобавок отказался их принять. Куда же теперь? Охранники вернулись в кабину, и фургон продолжил движение к югу. На краю города их перегнал какой-то автомобиль, остановился, из него вышло двое полицейских и притормозили фургон. Один из полицейских открыл дверь фургона. Что произошло дальше, очевидцы не вполне разобрали – вроде бы во Флоссенбурге нашлось все-таки место для троих заключенных. Прозвучали имена Лидига и Мюллера – они собрали вещи и вышли. По одной версии, выкликали и Бонхёффера, но он сидел в дальнем конце фургона и вместо него почему-то вышел Герэ. Бетге говорит, что Бонхёффер намеренно вжался в стенку фургона, чтобы его не заметили, то есть его звали, но не дозвались. Пейн Бест считает, что с Лидигом и Мюллером выкликнули и Герэ, но, быть может, Герэ сам захотел последовать за Мюллером – они делили одну камеру на двоих и очень сблизились. Возможно, Герэ воспользовался замешательством, а полицейский счел, что он и есть Бонхёффер. Так или иначе, Герэ, Лидиг и Мюллер попрощались со своими спутниками, и полицейские увезли их. Это уже среда, 4 апреля, после полудня. Бест описывал дальнейшие события так:

...

Так они ехали, Бонхёффер и тринадцать его товарищей, фургон пыхтел и гремел, продвигаясь на юг, непонятно куда. Словно труппа актеров из «Седьмой печати» Бергмана, они бодро пустились в путь, но теперь над ними нависла темная, в закрытом капюшоне фигура смерти. Даже Хайдль таинственно преобразилась из дешевой подражательницы Маты Хари в обычную, пожалуй, приятную на вид девушку. С узниками стали обращаться гораздо лучше, чем ночью, когда они теснились и задыхались от угарного газа: теперь каждый раз, когда фургон останавливался (а останавливался он что ни час), охранники предлагали пассажирам выйти и размять ноги, пока они прочистят генератор и снова запустят его. У их фургона появилось даже ласковое прозвище Grüne Minna («Зеленая Минни»).

Днем они сделали остановку на ферме, женщин впустили в дом умыться, мужчины сполоснулись во дворе под колонкой. Забавная, должно быть, была сценка, все эти генералы, офицеры, дипломаты – Пюндер, фон Альвенслебен, фон Петерсдорф, Фэлконер, Кокорин, Хепнер, фон Рабенау, и тут же Зигмунд Рашер и Дитрих Бонхёффер (этих двух столь несхожих людей ждала одна судьба, отделившая их от спутников, но в тот час об этом никто не догадывался) – все наслаждались свежим воздухом, солнечным светом, призраком свободы. После двух месяцев заключения в Бухенвальде оказаться вдруг на баварском хуторе!..

Жена фермера вынесла гостям ковриги ржаного хлеба и кувшин молока. Бест оценил хлеб – «настоящий ржаной хлеб, какого мы уже много месяцев не пробовали». И с тем они вернулись в фургон, где освободилось еще больше места и можно было даже по очереди подремать. «Окошко над дверью оставили открытым, – вспоминает Бест, – день был прекрасный, даже наша передвижная тюрьма смотрелась неплохо»702. Они продолжали путь от городка к городку на юг через долину Нааб. Да они уже и не помнили, как прекрасна сельская местность Германии, ее поля и деревни – Германия давно казалась забытой сказкой, а не реальной страной.

За шесть часов они проехали восемьдесят километров и на исходе дня добрались до Регенсбурга. Регенсбург – средневековый город, где река Реген сливается с Дунаем. Фургон покружил по городу, останавливаясь то и дело, – подыскивалось место для ночевки, но узников нигде не принимали, и охранникам приходилось возвращаться за руль и продолжать путь.

Уже в темноте они подъехали к государственной тюрьме. Здесь наконец-то эсэсовцы открыли фургон и велели всем выходить. Когда они поднимались по лестнице, местный тюремщик начал грубо командовать вновь прибывшими, и их прежний охранник оборвал грубияна, предупредив его, что это не обычные преступники, но особо важные заключенные, с которыми следует обращаться вежливо. «Вот как! – отозвался регенсбуржец. – Еще дюжина аристократов! Ведите их на третий этаж, ко всем прочим». Они поволокли свои вещи по крутым железным ступенькам на третий этаж, где их встретил «очень любезный старый охранник» и предложил самим распределиться по камерам. Как и все тюрьмы, эта тоже была переполнена, им пришлось набиться по пять человек в камеру, хотя трех соломенных матрасов оказалось достаточно, чтобы полностью застелить пол. Бонхёффера поместили вместе с Пюндером, фон Рабенау, фон Фалькенхаузеном и Хэпнером. Они умирали с голоду, но в этот час кухня не работала и охранники отказывались кормить новичков. Однако «дюжина аристократов» подняла такой шум (и «старички» на этаже поддержали их), что надзирателям пришлось искать выход из положения. В итоге они приволокли «котел вполне сносного овощного супа и выдали каждому по куску хлеба и чашке «кофе»703.

Утром камеры отворились, новичков выпустили в туалет, и тут они увидели поразительное зрелище: коридор был забит стариками, женщинами и детьми, родственниками тех, кого арестовали и по большей части казнили в связи с заговором Штауффенберга [92] . Собственно, и члены семьи самого Штауффенберга находились тут. И семидесятитрехлетний промышленник Фриц Тиссен с женой – в свое время Тиссен способствовал приходу Гитлера к власти, финансировал его, но пришел в ужас от монстра, которого он вскормил. События Kristallnacht побудили его в 1938 году выйти в отставку. В начале войны он направил Герингу телеграмму с решительным протестом и вместе с женой эмигрировал в Швейцарию. В 1940 году он поехал с женой в Канны и там попал в руки нацистов, последующие годы провел в лагерях Заксенхаузен и Дахау. Здесь же находилась жена генерала Гальдера и дочь казненного генерала Ульриха фон Хасселя – у нее отобрали обоих сыновей, четырехлетнего и двухлетнего, и мать, по словам Беста, «сходила с ума при мысли, что не сумеет вновь разыскать их»704. Попала в регенсбургскую тюрьму и певица, киноактриса Иза Вермерен, чей брат Эрик Вермерен принадлежал к Сопротивлению. Фалькенхаузен и Петерсдорф, а также Бонхёффер были знакомы тут чуть ли не со всеми, они принялись знакомить Беста с дамами и господами, и англичанину показалось, что он попал на прием, а не в очередь к тюремным «удобствам».