К началу 1930-х годов военный истеблишмент в Германии постепенно внедрял идеи и своих людей в гражданские министерства с целью создания основы будущей мобилизации на домашнем фронте. Для того чтобы обойти жесткие ограничения на развитие вооружений, наложенные Версальским мирным договором, германская армия приняла радикальное решение начать сотрудничество с Красной Армией на советской территории, вдали и вне пределов досягаемости контролирующих органов союзников. По условиям договора, подписанного в Берлине в 1926 году, германские вооруженные силы получили возможность создать экспериментальные центры для танков, химического оружия и авиационных исследований на территории Советского Союза. За этим последовали регулярные обмены персонала. Советских командиров посылали на штабные учения в Германию, где они могли познакомиться с замысловатыми идеями о том, как вести тотальную войну немецкие же офицеры, путешествуя инкогнито в гражданской одежде, упражнялись на спартанских базах в советских степях с оружием, которое позже, в 1941 году, использовалось против СССР. Обе стороны поддерживали осторожное сотрудничество, осознавая, по-видимому, вероятность того, что в один прекрасный день им придется использовать эти уроки друг против друга. Тайное сотрудничество в конце концов закончилось только после того, как Гитлер стал канцлером в 1933 году23.

Широкомасштабная и систематическая подготовка к ведению тотальной войны стала реальностью только после установления диктатур. Ключевую роль в превращении каждой из стран в военную супердержаву менее чем за десять лет играли Гитлер и Сталин. Несмотря на то что каждый из них действовал из своих побуждений, оба диктатора разделяли взгляды на вооруженные силы, заключавшиеся в том, что будущий конфликт между великими державами потребует использования всех военных, социальных и экономических ресурсов нации. Готовность обоих диктаторов заплатить ужасную цену тотальной войны отражала то, что стояло на кону и за что они боролись, в одном случае – выживание германской нации и будущее советской революции – в другом.

Взгляды Гитлера на то, какую войну должна вести Германия, сформировались под влиянием его мнения, что война является функцией борьбы за расовое превосходство и национальное самоутверждение, которую его диктатура представляла. Его концепция в основе своей была экономической и социальной, в той же мере, как и военной. В так называемой второй книге Гитлер исходил из предпосылки, что вся история человечества не что иное, как «непрерывная борьба народа за существование». И эта борьба в основе своей велась за экономические ресурсы и захват территорий, соответствующих численности расы. Война была «последним оружием, с помощью которого народ борется за свой хлеб». Ответом Гитлера на кризис расы, последовавший за ограничениями, наложенными Версальским мирным договором, было стремление восстановить «внутреннюю силу» немецкого народа, а затем начать военную кампанию по захвату необходимых ему ресурсов. Это означало мобилизацию не просто вооруженных сил, но и «всей силы и воли народа». Великий государственный муж, рассуждал Гитлер, никогда бы не удовлетворился лишь «ограниченной подготовкой к войне». Война представляла собой результирующий вектор «фундаментального, основательного, перманентного развития народа»24. Через восемь лет, уже находясь у власти, в своем меморандуме, положившем начало второму четырехлетнему плану, Гитлер утверждал, что приготовления к войне должны быть широкомасштабными и стоять на первом месте. Армия, которую он планировал создать, должна была стать «первой армией в мире», а развитие германских военных ресурсов «не могло быть ни чрезмерно обширным, ни слишком стремительным». Экономические и социальные приоритеты должны были определяться исходя из потребностей, которые диктовала подготовка к войне: «все другие пожелания… не важны»25.

Взгляды Сталина на войну также имели в своей основе непременное экономическое ядро. Они не были просто марксистскими. Выступая перед выпускниками Академии Красной Армии в мае 1935 года, он говорил о том, что Советский Союз стоит перед критически важным выбором – либо остаться на уровне Средневековья, имея мелкомасштабное производство, основанное на примитивной технологии, либо построить современную тяжелую индустрию как фундамент защиты революционных завоеваний.

Сталин напомнил всем о том, что ресурсы, необходимые для строительства современной экономики и советской военной мощи, могли бы быть использованы для того, чтобы сделать повседневную жизнь каждого советского гражданина более приятной. «Но с таким планом, продолжал он, у нас не будет сейчас металлургической промышленности, или машиностроения, или тракторов и автомобилей, или самолетов и танков. Мы бы оказались безоружными перед лицом иностранных врагов. Мы бы подорвали основы социализма в нашей стране. Мы бы попали в плен буржуазии…»26. Решение связать экономическую модернизацию Советского Союза с его военными возможностями защитить революцию восходит к началу первого пятилетнего плана в 1927–1928 году. Но поворотный момент наступил в 1932–1933 годах, когда Сталин, первоначально выступавший за более постепенное расширение военной сферы и ее развтие теми темпами, к которым могла приспособиться экономика, перешел на сторону программы широкомасштабной милитаризации и перестройки экономики в соответствии с этими целями. В своей речи перед Центральным Комитетом партии в 1933 году он стал распространяться на тему того, что расширение производства является фундаментальным фактором защиты революции: «Вот поэтому партия обязана подстегнуть страну… создать в СССР базу индустриализации, которая является фундаментом ее власти»27.

Почему такой поворот во взглядах произошел именно в начале 1930-х годов, до конца не ясно. Когда в 1930 году Тухачевский предложил, на основе своих исследований в «Войнах будущего» грандиозную программу перевооружения – армию, состоящую из 260 дивизий, 40 000 самолетов, 50 000 танков, чтобы обеспечить базу для ведения войны с участием огромного количества техники, Сталин отверг ее, сославшись на то, что такой план нереалистичен, и охарактеризовав его как «красный милитаризм»28. Но все же спустя год Сталин назначил Тухачевского начальником вооружений РККА, а новые широкомасштабные планы были положены в основу программы советского перевооружения. Расходы на военные отрасли в ходе второго пятилетнего плана резко возросли, хотя их истинные размеры скрывались, как это имело место и в ходе первых панов перевооружения в гитлеровской диктатуре, с помощью ловкости рук. Расходы на оборону в 1931 году составили 1,8 млрд рублей. В 1932 они достигли 4 млрд, а в 1936-м – 14,8 млрд29. Программа перевооружения такого масштаба, в свою очередь, требовала дальнейшего укрепления советского машиностроения и производства материалов, а также огромных инвестиций в инженерные отрасли промышленности и производство основных химических веществ. Одним из объяснений такого смещения приоритетов служит ухудшение международной обстановки после вторжения и оккупации японцами Маньчжурии в 1931 году. Япония была крайне агрессивным милитаристским государством с нескрываемыми имперскими амбициями и мощной армией, которое после захвата Маньчжурии получило огромную по протяженности границу с Советским Союзом. Отсюда возродились страхи, что империалистические державы на Востоке и Западе могут воспользоваться войной против Советского Союза как формой антикризисного менеджмента во время спада мировой экономики. Это объясняет, например, решение перенести многие предприятия тяжелой промышленности в ходе второго пятилетнего плана в более безопасные регионы Центральной России, а также создать защитную буферную зону вдоль уязвимых участков границы Советского Союза, в которых никто не проживал и которые были превращены в глубоко засекреченные безлюдные местности30. Советские руководители рассматривали угрозу новой войны как совершенно реальную. Сталин разделял эти опасения и сделал возможным принятие решения о резком расширении оборонного сектора31.