пути по Сибири поверил. Я ж, напротив того, отправил в Томск от себя находившегося досель при мне студента г-на Балтера, и ныне едущего в Петербург к г-ну профессору Фалку, с коим 4(-го) дня марта и большую часть собранных прошлым годом натуральных вещей послал. И как по окончании моих зимних поделок ничего более не оставалось, что б препятствовало предприятию нового пути далее по Сибири к востоку, и собственное состояние желанием видеть достопамятные страны подкреплялось, и добрым концом предприятие мое обнадеживало, то и отправился я 7(-го) дня марта с помянутым аптекарем Георги, который особливо просил меня о сей на Байкал поездке, и с двумя студентами до Иркутска, куда я еще в январе студента г-на Соколова с егерем вперед отправил, дабы он по ту сторону Байкала весны дожидался и собирал надобные известия. А чтоб моим отъездом и на Енисее собрание натуральных вещей не упустить, то оставил я в Красноярске для собрания тутошних и поблизости лежащим горам трав студента г-на Кашкарева; а приобвыкшему на севере студенту г-ну Зуеву[165], о коего рачении я свежие имел доказательства, поверил я ехать еще зимним же путем в Енисейск, оттоль по вскрытии вод отправиться в Мангазею и далее к северу для собрания и дальнейшего известия сибирских продуктов, под холоднейшим поясом находящихся.

Итак, отправился я из Красноярска после обеда по ту сторону Енисея; меж селом Лодейками и деревнею Березовкою надобно было проезжать небольшие горы, на коих так мало снегу было, что мы с великим трудом на санях протащились. Равным образом и первая половина от деревни Ботой, где первая лошадей перемена до Кускуну, если не была труднее, то такая же. После выехали мы на гористую, лесистую и глубоким снегом покрытую дорогу, каковая беспрерывно до самой Ангары продолжалась. Тут начинают поля и березники становиться час от часу реже, но снега гораздо более, и страна гористее, выше и холоднее, нежели по подле Енисея лежащим полям и песчаным Красноярского ведомства степям, так что и хлеб не иначе как позже выходит. Обстоятельнейшее сей дороги описание я оставляю впредь на возвратный путь, а здесь только упомяну проездом.

Поелику мы к скорейшему переезду прихвачивали и ночей и во всю дорогу, которая ныне от Красноярска до Иркутска населена или старожилами, или новыми из Руси переведенцами, на станциях порядок должным образом наблюдается и переменой не задерживают, то мы и прибыли 8(-го) числа рано в Рыбинскую слободу. В сию ночь проехали мы Канский острог и через реку Кану, за которою вдруг начался непрерывный даже до Удинского острогу красный лес, который, или по борам, или по болотам беспрерывно распространяясь, всю страну от самых гор, из коих сии реки вытекают, покрыл по самую реку Тунгуску. Сии дикие и, не от многих языческих фамилий кое-где населенные леса, большею половиною болотистые, и почему дорогу всегда неотменно во многих местах мостить должно, зимнюю дорогу и мостами, и валежником делают весьма затруднительною. 9(-го) д(ня) ввечеру приехали мы в Бирюзинскую слободу, при быстрой реке того же имени стоящую, а 10(-го) дня ночью и до Удинского острогу добралися. Я здесь остался до утра, чтоб изведать содержание промышляемой в близости отсель, по горам меж Удою и Бирюзою реками, новонайденной слюды, которая особливо по рекам Шелме, Соби и Нереху в жирных квасцовых споях находится, и часто в три пядени величиною штуки попадают. Добывает оную один крещеный буретинский князец, живущий недалеко от Удинска, именем Худоногов, который, по нашествии сей слюды, с тем чтоб платить в казну десятую долю, получил позволение ломать оную. Мы сделали некоторый округ, верст на шесть от Удинска, в деревню на правом берегу, при устье маленькой речки стоящую, где помянутый Худоногов со своею роднею и с другими одноверцами поселился, а оттоль чрез Уду на каменные горы и так на почтовую нашу дорогу. В большом сосняге по ту сторону реки Уды я впервые увидел по первым выходящим листьям багульник, коего после нигде более, как за Байкалом, не видно было и который инде обыкновеннейшее по лесам деревцо, особливо где по горам есть низменные пади.

Того ж вечера приехали мы на становище Тулуйское, где границы Иркутской губернии начинаются, и отсель опять начинаются поля и приятные места. Ночью переехали мы сто пять верст, а следующего, 12<-го> дня, Поелику было ненастно и холодно, остановились мы в Камелгуйском становище.

Как скоро в Иркутскую губернию въедешь, то везде уже можно найти по дороге на всех станках весьма покойные, светлые и чистые домы для приятия приезжих, кои содержатся от деревень для их собственного облегчения.

Следующего 13(-го) дня марта проехали мы 131 версту и остановились ночевать за чрезвычайною стужею в Черемном паду. Таким образом, осталось нам на 14(-е) число до Иркутска ровно день езды, куда мы с худыми и с загнанными лошадьми ввечеру в 11 часов и приехали.

Многие достопамятности, кои я здесь имел случай видеть, полезные известия, кои про неизвестнейшую по большей части мне сторону за Байкалом собрать мог, притом многие милости его превосходительства тамошнего губернатора г. генерал-поручика и кавалера фон Бриля задержали меня целую неделю в суетах, так что об описании города мне и думать не случалось: и так я оное оставил аптекарю Георги, который, может быть, в ожидании, когда Байкал вскроется, пробудет в Иркутске несколько месяцев; между тем к будущей его поездке по берегам моря я ему сообщил и те известия, кои собрал о достопамятностях, какие около Байкала приметить надобно.

Необычайнейшая редкость, какую я получил по милости губернатора, заслуживает, чтоб я об ней упомянул теперь. Якуты, идучи на промысел этою зимою по реке Вилую, нашли какое-то незнакомое и ужасной величины тело; управитель в Вилуйском зимовье, именем Иван Аргунов, взяв от него голову, одну переднюю и одну заднюю ногу, послал через Якутскую канцелярию в Иркутск. В приложенном при том известии, посланном от 17 января, упоминается, что сие мертвое и почти истлелое тело еще в декабре, за сорок верст выше Вилуйского зимовья, в песчаном берегу, на несколько сажен от воды и 4 сажени от верху приярого берегу, половина в песке, найдено. Его смерили на месте, и оно было длиною в 33/4 аршина, вышиною же сочли на два аршина с половиною. Все туловище находилось еще в натуральной его толщине, одетое кожею, но так изнывшее, что ничего целого, кроме головы и ног, отнять было нельзя; и так для редкости прислали оные в Иркутск, а третию еще