– Это обычное дело. Есть, правда, пара случаев, когда уехавшие жены отказались возвращаться обратно. Последовали обвинения в оставлении… очень показательные.

– Да, этого я и боялся, – сказал Мерил. – Ладно, я займусь этим, когда…

– Есть еще кое-что, шеф, – перебил Фиск. – Телеграммы и сообщения от компаний, организующих переезды. – Он коснулся толстой папки, лежавшей справа. – Я сделал фотокопии, потому что иначе никто не поверит в их подлинность.

– Что это?

– Например, компания получает заказ на перевозку вещей в Бангор из… ну, скажем, Талсы, в Оклахоме. В заявлении содержится просьба накормить кошку, собаку, попугая или какую-то другую живность. Сотрудники компании отправляются по адресу – и действительно обнаруживают в доме голодную кошку или собаку. Иногда они даже находят мертвых животных. Один сотрудник обнаружил целый аквариум с дохлыми золотыми рыбками.

– И?

– Такие дома – отнюдь не редкость, это достаточно типичная картина, – ответил Фиск. – Сотрудники фирм обнаруживают обед на плите, тарелки на столах – по всем признакам, люди уезжали ненадолго, собираясь вернуться… но не вернулись. В фирмах, занимающихся переездами, такие дома получили интересное название. Их называют «Мариями Целестами», по истории одного парусника…

– Мне известна эта история, – кисло произнес Мерил.

Он устало провел ладонью по лицу и с силой стукнул кулаком по столу.

– Да, Марти, все совпадает, – сказал он. – Эти типы просто отправляются покататься вечером в субботу или воскресенье. Потом они по ошибке сворачивают на односторонний въездной пандус – и попадают в капкан скоростной трассы. До этого они никогда в жизни не ездили со скоростью больше ста пятидесяти, а тяги скоростных шоссе заставляют их разогнаться до двухсот восьмидесяти, а то и трехсот миль в час. Они паникуют, переключают управление в автоматический режим и боятся прикоснуться к панели, пока не въедут в регион, где скорость движения снижается и появляется возможность съехать с трассы. После этого можете считать себя счастливчиком, если вам удастся уговорить такого человека снова сесть в колесный экипаж.

– Они продают свои машины, – сказал Фиск, – и начинают ездить на метро и наземном общественном транспорте. Все автодилеры уже знают этих людей, называя их «паникерами». Такой чудила с правами другого штата и остекленевшим взглядом задает один-единственный вопрос: сколько вы дадите мне за мою машину? Естественно, дилер их не щадит.

– Естественно, – согласился Мерил. – Ну что ж, все это дело надо придержать на тормозах, во всяком случае до тех пор, пока Конгресс не примет закон относительно шоссе через озеро Гурон. После этого… – Он пожал плечами. – Ну, не знаю, что-нибудь придумаем.

Взмахом руки он отпустил Фиска и на прощание, уже склонившись над аппаратом для отчетов, который выдвинулся из стола, произнес:

– Будьте в пределах досягаемости, чтобы я мог быстро с вами связаться, Марти.

Через несколько секунд Фиск был уже в холле и смотрел на дорожки, ведущие к скоростной платформе, которая должна была перенести его в его собственный кабинет. В спину ему врезался какой-то человек, и Фиск вдруг понял, что совсем не хочет выходить в запруженный людьми коридор.

Нет, подумал он, это не то слово. Я просто боюсь туда выходить.

Однако он был достаточно честен с самим собой, чтобы понять, что боится отнюдь не скоростной платформы. Он боялся того, что олицетворяла собой скоростная платформа, боялся того места, куда она его вынесет.

Интересно, сколько я выручу за машину? спросил он себя, а затем подумал: Переедет ли жена вместе со мной? Он вытер потную ладонь о рукав, достал из кармана зеленую таблетку, проглотил ее и вышел в коридор.

Выглядел он в точности как незаконнорожденный сын индейца гуарани и какой-нибудь фермерской дочки из далекого захолустья, девочки из пампасов Бразилии, старавшейся забыть о своем рабстве у энкомендеро[30] и для этого «севшей на железо» – так называют в тех краях совокупление через решетку металлических ворот.

Эта внешность была почти идеальной, вот только могла внезапно измениться, когда он продирался через джунгли.

В эти моменты кожа его приобретала зеленоватый оттенок, и он практически сливался с зеленью листьев и лиан, а его грязно-серая рубашка, оборванные штаны, непременная потрепанная соломенная шляпа и сандалии из сыромятной кожи с подошвами, вырезанными из старых автомобильных покрышек, выглядели какими-то неуместными на его теле.

В такие неприятные места он попадал тем реже, чем дальше уходил от истока Параны, от сертанов[31] Гояса, где часто можно встретить людей с такими же непокорными стрижеными черными волосами и горящими темными глазами.

К тому времени, когда он добрался до области бандейрантов, охотников за индейцами, он уже почти справился со своими перевоплощениями.

Теперь он вышел из лесных зарослей на рыжие грунтовые дороги, проложенные среди обособленных ферм, построенных по плану переселения. Он нутром чуял, что приближается к контрольно-пропускному пункту бандейрантов, и почти человеческим жестом нащупал лежавшее в кармане Cédula de Gracias al Sacar – документ, удостоверяющий, что в его жилах течет белая кровь. Удостоверение он хранил как зеницу ока. Всякий раз, когда рядом не было людей, он тренировался произносить вслух выбранное для него имя – Антонио Рапозо Таварес.

Имя было каким-то скрипучим, резко звучащим, но он понимал, что на КПП оно сработает. Уже срабатывало, и не раз. Индейцы Гояса печально известны крайней эмоциональностью своей речи. Об этом ему рассказали на ферме, где накормили и приютили предыдущей ночью.

Когда они стали слишком сильно приставать к нему с расспросами, он едва ли не ползком выбрался на ступеньки крыльца и заиграл на своей флейте, на кена индейцев с предгорий Анд. Эту флейту он носил с собой в кожаном футляре, висевшем на плече. Играл он негромко и ненавязчиво. Игра на флейте была символичной в этой области страны. Если гуарани подносит флейту к носу, это значит, что его слова иссякли.

Люди в поселке пожали плечами, выражая недоумение, а потом разошлись спать.

Теперь он видел впереди красно-коричневые крыши, видел белую, сверкавшую, как хрусталь, башню бандейрантов, рядом с которой взлетали и садились самолеты. Все это напоминало ему о странном гудящем улье. Он остановился, ощутив пробуждающиеся инстинкты, и этот натиск надо было преодолеть, иначе он не выдержит предстоящего ему испытания.