складками на лбу, с широкой переносицей и кровавым оскалом, и тварь почуяла его взгляд. Жёлтые горящие глаза — вот что успел увидеть Чёрный Коготок, — и тварь прыгнула, и тут же перед ним, закрывая его, встала женщина, раскинув руки. Отчаянным рывком он бросился на землю, увлекая её за собой и уже понимая — слишком поздно. И ещё понял: здесь, на этом поле битвы, она искала не справедливости и не мести, а смерти.

Прижимая её к себе, он вскинул меч. Тварь пролетела над ними. Чёрный Коготок был уверен, что задел её, но едва ли сильно. Их прикрыли его люди, и он посмотрел на женщину. От плеча к груди тянулись следы когтей, быстро наливаясь кровью.

Он знал, что спас жизнь этой женщине. Когти лишь слегка её задели. И ещё знал, что если бы не она, это он бы лежал на земле с разодранным плечом.

Теперь и лицо её заливала кровь из раны надо лбом, и волосы слиплись от крови. Они были срезаны, только потому он её и узнал.

— Марифа! — зарычал он, потому что не мог бросить эту женщину и не мог с ней возиться. И не знал, кого ещё позвать. Какие-то женщины пришли и взяли её, и теперь она была там, за его спиной.

Чёрный Коготок отдал приказ лучникам, но стрелы летели напрасно. Даже луки детей тропы были не так быстры, как этот зверь-человек, предсказать движения которого никто не мог. На глазах Чёрного Коготка он прыгнул на плечи одному из его людей, быстрым движением когтистых ног выпустил внутренности и, оттолкнувшись, взмыл в воздух раньше, чем его достали мечи. Перевернувшись в полёте, он приземлился на руки и ноги и так, как зверь, широкими прыжками понёсся прочь, чтобы напасть с другой стороны.

— Выставить копья! — закричал Чёрный Коготок. — Финн, он пошёл к вам!

Тут он почувствовал, что кто-то встал на опустевшее место у его плеча, и, обернувшись, увидел того, за кем плыл на эти берега.

— Мертвец? — спросил Чёрный Коготок, скаля зубы в улыбке, что не выражала веселья. — Я буду рад и мертвецу. Но потом отправлю тебя к ушам богов.

— Ты уже пытался, — ответил Наттис такой же улыбкой. — И другие пытались. Пока ни у кого не вышло. Но я думал, ты обрадуешься мне больше.

И прибавил торопливо, уже не улыбаясь:

— Дай команду лучникам. Сейчас. У нас будет только мгновение — я надеюсь, что будет…

Потом он вышел вперёд и закричал:

— Уту! Кочевники лгали. Твоя мать жива, она идёт сюда!

Человек-зверь остановился и обернулся к нему, склонив голову к плечу, весь покрытый чужой кровью. Это длилось только мгновение, и в это мгновение четыре стрелы ударили его в грудь. Он закричал, падая на землю, забился на ней — и с холма, от иссохшего источника, к людям бросилась его сестра, чтобы отомстить за его боль.

В это время начался дождь, хотя небо осталось ясным.

Нуру стояла на той стороне, прижав пальцы к губам, и Поно обнимал её за плечи.

— Не бойся, — говорил он. — Не бойся, я видел, твой музыкант умеет драться. Он уцелеет, а после я спрошу с него за то, что он тебя бросил! Я один тебя искал, а ему и дела не было…

Только Нуру, казалось, его не слышала.

— Ох, мои старые ноги, — раздался за спиной ворчливый голос. Знакомый голос.

Поно, обернувшись, посмотрел на старую женщину в чёрных одеждах, которая поднялась к ним по тропе, но с виду как будто и не устала, и спросил с сомнением:

— Чинья?..

— А! — усмехнулась она. — Тебе ещё никто не сказал! Прежде у Доброй Матери бывали слуги и поумнее.

— Тебе здесь больше никто не служит, — сказала Нуру, и Поно видел, как она испугана, но не понимал, отчего.

— Здесь есть двое, что связаны со мной словом, — сурово ответила старуха. — Твой брат и вот этот, что зовётся наместником. Оба в разное время клялись мне помочь.

— Ты мне не сказала! — воскликнула Нуру с отчаянием. — Отчего ты мне не сказала?

— И что ты сделала бы тогда, обменяла цветок на брата? Нет уж, ты выбрала мужчину, с этим теперь и живи.

И, помолчав, Чинья добавила с внезапной лукавой усмешкой:

— Да на что мне они, бестолковые? Ты вернула мне клыки, по одному за каждого, и мы в расчёте. Всё равно теперь всё кончилось, и я получила то, о чём так долго мечтала, и даже то, о чём мечтать не могла. А теперь мне пора.

И она пошла через провал, удерживая в руках что-то, накрытое чёрной тканью. Дождь ещё усилился, и туманные скалы, нависшие над этим местом, задрожали и исчезли; их заменило небо, светлое, будто вода лилась не с него. Тропа совсем очистилась, и стала видна дорога, достаточно широкая, чтобы прошли двое, сделанная не руками — серый камень, глубокие трещины, осыпавшиеся края. Теперь, когда туман не скрывал ущелье, путь казался страшнее.

Нуру, освободившись от руки брата, пошла за старухой, и Поно, даже не думая, пошёл за нею, и остальные тоже пошли. Только пакари остался и визжал им вслед, да толкователь поднял голову и опять уронил.

На той стороне Мараму плясал, уворачиваясь от Хасиры. Один раз она бросилась на него, но в последний миг ушла от выставленного меча. В другой раз он упал и перекатился по земле, и когтистая рука лишь едва задела его спину. Всё это время Хасира выла, и этот вой, похожий на рыдания и на крик раненого зверя, разносился вокруг, отражаясь от скал — и, спрятавшись меж людей, псы вторили ей с тоской и страхом.

Кочевники стояли в стороне. Они прекратили сражаться, все до единого, и даже Йова не призывал их к тому. Как и другие, он молчал и смотрел на тех, кого до этого дня считал богами.

— Хасира, дитя моё! — окликнула Добрая Мать. — Оставь этого человека — а вы, вы все, только посмейте двинуться! Кто тронет моих детей, тот умрёт.

И столько власти было в её словах, что никто не подумал поступить иначе.

Хасира застыла и обернулась, и Мараму попятился, не сводя с неё взгляда и не убирая меча.

— Ты ещё кто? — недобро спросил Йова.

— Когда-то вы мне служили, — усмехнулась старуха. — Долго, долго ждала я этого дня. Вы плохо берегли моих детей!

И под тихим, почти неслышным дождём, под светлым небом она пришла туда, где Уту лежал на земле, выгибаясь, и скрёб пальцами землю, и встала над