следы укусов. Он хотел поговорить о том, а после помнил только, что говорил и остался доволен ответом, но сам ответ не припоминался, ускользал. Спрашивать ещё раз он не решился. Кто он такой, чтобы сомневаться в богах?

Тогда ещё мор не ходил за ними. Это случилось позже. Те, что стояли на страже, всегда засыпали и просыпались с тяжёлой головой, как после дрянного вина. Но мор никогда не трогал кочевников, и Йова верил, что боги их защищают. Он хотел в это верить.

Он вспомнил Чади, проклявшего их, и растёр землю пяткой. Чади был первым из братьев, кого коснулся мор. Они убили его своими руками, они сожгли тело. Йова сам отдал оба приказа. Ведь это был мор, или они ошибались?

«Чтоб вы сдохли! — прозвенел в голове голос Чади. — Чтоб вам не дойти…»

Сколько же всего Йова сделал, чтобы пройти по этому пути — и в конце оказаться здесь, у вершины, куда каменный человек смотрел остановившимся взглядом. Там кочевники нашли пересохший источник, обложенный камнями, и каменную чашу, с виду очень старую. И ни следа города, ни единого камня, ни намёка, что здесь когда-то стояли стены!

И вот его боги бессильны. Он сделал всё, а пророчество не сбылось, и сестра предала его, привела сюда чужаков. Что он мог теперь? Только верить, что не ошибся. Только защищать то, во что верил. Гордость — последнее, что у него осталось. Гордости, если подумать, всегда было с избытком.

— Готовьте луки! — велел он и подошёл к краю, но не слишком близко. У людей на той стороне было преимущество: они стояли выше, и луки их были длиннее. Их стрелы долетят сюда, а в том, что кочевники до них достанут, Йова сомневался.

Он стоял, глядя на того, кто, несомненно, был предводителем чужаков — огромный мужчина, почти на голову выше тех, что стояли с ним рядом. Они говорили о чём-то, указывая сюда. Женщины били в бубны — Йова проткнул бы каждый.

— Станем ждать тут? — спросил у Йовы один из его людей, подходя. — Или отступим дальше, к тому холму? Эх, если б там были стены!..

— Ты что, глупец? Конечно, останемся тут! Пусть только сунутся через провал, накроем их стрелами. Им не пройти! Эй, разбирайте шатры, тащите сюда всё, что может служить укрытием!

— А… — ответил кочевник и всхлипнул. Йова, быстро поглядев на него, увидел торчащую из шеи рукоять ножа. В следующий миг один из тех, что стояли с луками наготове, осел на землю с ножом в глазнице.

Из края тумана, заполнившего ущелье, из голубой пелены, так похожей на небо, выросли трое с мечами в руках и бросились вперёд. За их спинами лучники выстрелили с колена.

— К бою! — запоздало крикнул Йова, сам выхватывая меч. — К бою, братья!

Глава 29. Битва

Бубны рокотали. Пальцы женщин били по ним так часто, что нельзя было различить отдельных ударов. Только гул и тонкий звон медных колец.

Поно подумал: эта музыка похожа на туман. Втекает в голову, и не остаётся мыслей, не остаётся страха. Он удивился, что не боится.

— Лучше бы вам уйти, — сказал толкователь, подходя, и оглянулся через плечо.

В этот самый миг всё началось, и всё слилось в одно, как частые удары по туго натянутой коже.

У дальнего края ущелья из тумана выпрыгнули трое. Два кочевника упали прежде, чем до них достали мечи, и лучники с тропы поразили ещё двоих.

Дорожка огня потянулась от них к этому краю, отмечая сокрытый в голубом тумане путь. Чёрный Коготок заревел и первым бросился вперёд, обнажив меч, и его люди с криком последовали за ним. Заглушая бубны, запели стрелы, пронеслись над ущельем и накрыли кочевников, оказавшихся слишком близко к краю.

Кочевники растерялись, но лишь на мгновение. Выхватив кривые мечи, вступили в битву, и Поно видел, как погиб один из троих смельчаков, когда клинки вонзились ему в бок и грудь, и как исчез из виду второй, окружённый — и как один из лучников, вскрикнув и вскинув руку, упал в провал, убитый стрелой.

Второй, сменив лук на меч, поспешил вперёд, освобождая тропу — и Чёрный Коготок, на бегу отбив стрелу, одним широким прыжком оказался на той стороне. Он пробивался к окружённому собрату. Короткие, злые удары металла о металл слышны были и здесь.

Поно не заметил, когда стихли бубны. Женщины, вскинув копья, шли торопливым шагом, почти бежали, пока ещё у земли горел огонь, отмечая путь — пропитанная маслом верёвка, или что там придумали чужаки. Женщин вела Марифа, и все они молчали, и молчание устрашало не меньше, чем яростный боевой крик.

Один из псов без раздумий пустился следом. Второй, коротко взвизгнув, сделал круг у обрыва, а потом длинными скачками бросился догонять хозяйку и собрата. Туманное небо поднималось так высоко над дорогой, что скоро псы скрылись в нём совсем.

Толкователь вынул меч из ножен. Над губой его и на лбу выступил пот. Он часто дышал, и Поно подумал: должно быть, этому человеку не доводилось сражаться. И тут же подумал ещё: а кому доводилось? В землях Равдура давно не бывало сражений.

Он посмотрел на Фаруха — тот стоял, побелевший, — потом на девушек. Взгляд его широко раскрытых глаз встретился с другим, тёмным. Дамира улыбнулась ему — губы её утратили цвет — и он улыбнулся в ответ, чувствуя, что лицо занемело. И тут одна из девушек, та, что с обрезанными косами, шагнула вперёд.

— Стой! — крикнул толкователь, пытаясь схватить её за руку.

— Стой, Шелковинка! — закричали девушки.

Она лишь обернулась на миг, на бегу, сверкнула улыбка. Никто не сумел её остановить. Они могли только смотреть, как она летела, едва касаясь ногами земли, по горящей дороге, как догнала женщин на той стороне — и исчезла из виду, и больше не показалась.

Здесь ещё остался десяток лучников. Они двинулись по тропе, потому что бой уходил всё дальше, но скоро всё так смешалось, что луки стали бесполезны. Тогда, взяв мечи, мужчины пересекли провал и вступили в битву.

— Я не могу просто стоять, — пробормотал Фарух, не отводя взгляда от сражения. Пакари у его груди завертелся и издал тонкий визг.

— Раньше тебе доводилось обагрять меч, о Светлоликий? — спросил толкователь. — Та мудрая женщина верно сказала. Есть те, чья жизнь — это только жизнь, не больше. Они уйдут, и почти никто не заметит — да вот хотя бы и я таков… А с тобою