Винавер отметил правомочность международного представительства от имени антибольшевистской России. Государственный суверенитет России признавался «над всеми областями, входящими в ее состав до 25 октября 1917 г.», за исключением Польши. Непременным условием считалось «немедленное прекращение Брестского и дополнительных к нему договоров и всех вообще мирных договоров, заключенных Германией с отдельными частями России», «очищение России от германских войск» и категорическое исключение представителей «большевистской власти» из мирной конференции. Со своеобразным «покаянным словом» на съезде выступил Милюков. Бывший министр иностранных дел признал правоту Винавера и ошибочность «германской ориентации», отметив также, что Россия имеет право на равное с остальными странами Антанты представительство на мирной конференции (право, обеспеченное «теми миллионами жизней, которые принесены ею на алтарь союзного дела»).

С «оправданием» перед съездом выступил Григорович-Барский, объяснивший «мотивы вступления» членов партии в гетманское правительство угрозой «германской оккупации» или альтернативой образования «чисто украинского кабинета», который мог «разрушить русскую культуру и расширил бы пропасть между Россией и Украиной». В частности, «удалось спасти суд от полного разгрома (украинцами) …, охранить русскую школу, высшую и среднюю, от полной украинизации». На это Винавер резонно заметил, что работу в правительстве, подчиняющемся «кивку из Берлина», нельзя считать спасением «суверенитета России»[548].

Накануне докладов Винавера и Милюкова съезд заслушал доклад В. А. Степанова, в котором были сформулированы три «тезиса», касавшиеся уже внутриполитического положения. Первым признавалось «создание временной всероссийской государственной власти, единой для всей России», во-вторых, власть была «обязана немедленно восстановить единение с союзниками, основанное на принципе верности заключенным договорам, воссоздать армию, восстановить правопорядок, обеспечивающий неприкосновенность жизни, имущества, свободы граждан».

В-третьих, признавалось, что «в образовании временной власти должны принять участие только те правительства, которые собственными усилиями или с помощью союзных и дружественных сил ведут борьбу во имя Единой России, также те правительства, которые особым актом, в торжественной форме изданным, объявят о присоединении своем к программе воссоздания Единой России и полном отказе от стремлений к самостоятельному государственному существованию».

Степанов подтверждал, что вопрос о форме правления (13-й пункт партийной программы) не является принципиальным, поскольку «на время переходного периода» наиболее оптимальной является «единоличная власть». Члены влиятельного в 1918 г. Союза Возрождения России считали принципиально допустимым введение «коллегиальной власти». Однако в реальности была признана «директория в числе трех лиц, с представителем военной власти во главе» (схема, обусловленная «московским соглашением» Правого Центра и Союза Возрождения России весной 1918 г.). На съезде звучали также мнения (Астров) о достаточной вероятности того, что «исторический ход событий заставит Россию пройти через этап монархии». В отличие от программных установок 1917 г., налицо была определенная эволюция в отношении формы правления. Однако в «проекте резолюции по внутренней политике» говорилось: «Краевой съезд не считает себя правомочным пересматривать программу партии, однако считает в то же время необходимым засвидетельствовать, что он не видит основания ставить вопрос о пересмотре п. 13 программы и для провозглашения монархии не видит объективных данных. Окончательная форма государственного устройства д. б. установлена Учредительным Собранием. Для его созыва должно быть создано Временное правительство, задачами которого должны быть – соглашение с союзниками, избавление от большевистской тирании и указание союзникам, чем они должны помочь»[549].

Примечательны также принятые съездом и развитые позднее на Южнорусской конференции положения о «Юго-Восточном Союзе», активным сторонником которых выступал В. А. Харламов. Он отметил в работе Союза «первый опыт сближения России»: «Длительный процесс собирания Единой России и возрождения ее былой мощи и величия не исключает необходимости крупных объединений, как Юго-Восточный Союз», который должен «иметь во главе орган с правами правительственной власти по общим для всей территории Союза вопросам», и в то же время «отдельным членам Союза должна быть предоставлена полная автономия во внутренних вопросах».

Еще одним важным пунктом, обсуждавшимся на съезде в Екатеринодаре, стало принятие «Положения об управлении партией народной свободы на Юго-Востоке России». Согласно ему, «общее управление делами» партии осуществляли краевые съезд и комитет. Съезд, созываемый по решению краевого комитета «не менее одного раза в год», состоял из членов краевого комитета и делегированных представителей от «областного или губернского города» (по 5 от каждого), от «уездного города или окружной станицы» (по 3 от каждого), от станичных, сельских и хуторских комитетов (по 1 от каждого), от парткомов, образованных на основе «территориального» или «профессионального» признаков (по 1 от каждого). Кроме того, на съезде могли участвовать члены ЦК партии, Государственных дум, Учредительного и «последующих законодательных собраний», а также «приглашаемые по выбору президиума Краевого комитета» (не более 5 человек).

«Исполнение постановлений Краевого съезда, общее направление деятельности и представительство партии на Юго-Востоке» осуществлял Краевой комитет, в состав которого входили члены, избираемые на съезде (закрытым голосованием, сроком на год), члены, кооптированные решениями самого комитета («не более четверти избранного состава»). Председатель комитета, его товарищи, секретари и казначеи избирались «из своей среды» самим комитетом. Таким образом, на белом Юге постепенно восстанавливались партийные структуры, призванные осуществлять взаимодействие с властью, представлять партийную линию в общем развитии политического курса. Состоявшийся в Екатеринодаре съезд не выявил принципиальных отличий от принципов внутренней и внешней политики, провозглашаемых на белом Юге в конце 1918 г. Однако данный форум, хотя и имел «краевой» статус, стал фактически единственным съездом кадетской партии после 1917 г., с максимально возможным, в условиях гражданской войны, представительством не только от региональных, но и от общероссийских структур (члены бывших законодательных палат, партийного ЦК). Дальнейшая работа партийных организаций в 1919–1920 гг. координировалась либо на партийных совещаниях, либо на совещаниях членов ЦК в том или ином городе белого Юга и Сибири[550].

Показательны также решения, касающиеся основ создания будущей «Российской Государственности», принятые кадетским ЦК (Новгородцев, Винавер, Петрункевич, Григорович-Барский, Мандельштам, Юренев, Родичев, князь Долгоруков, Набоков, князь Оболенский, Богданов, Ковалевский, Келлер) на совещании в Ялте (6 марта 1919 г.), незадолго до отступления из Крыма Крымской Добровольческой армии. Созванное по инициативе Астрова, совещание отметило два наиболее очевидных «пути к собиранию и объединению России» – военная диктатура как единственный, единоличный центр объединения и соглашение уже существующих «центров власти». «Первый путь состоит в сосредоточении сил около некоторых центров всероссийского объединения, какими в качестве единственных реальных сил должны стать борющиеся за возрождение Единой России наши армии, как представляющие в совокупности своей идею Государственного единства России…; второй путь есть путь соглашения отдельных государственных образований, ныне создавшихся в России, причем при помощи взаимного соглашения они образуют некоторое государственное единство между собой и областями, занятыми армиями». Кадетские лидеры полагали, что «главным основным путем в общем процессе собирания и возрождения Единой России должен стать первый из указанных выше путей, необходимо признать и за вторым путем значение неизбежного, в некоторых частях России, способа присоединения к центру краевых образований». Однако подобные краевые образования не должны иметь права «определять будущую форму правления и государственного устройства России» (явная реакция на стремление ряда казачьих политиков утвердить республиканские и федеративные формы государственности)[551].