– Было весело! Если б не дела в моем мире, я бы играл вот так еще сотню лет. С тобой не соскучишься.

– Это что, намек?

– Да, моя радость. Мне будет недоставать и тебя, и Капитана, и всех ваших друзей. Может, я еще навещу вас. Но у меня дела в других местах.

Душелов захихикала детским голоском:

– Ну хорошо. Побудь со мной, пока не выберусь из города, а потом можешь идти на все четыре стороны. Клянусь, потеха будет славная! Хотела бы я увидеть рожу Длиннотени, когда он узнает. Он вовсе не так умен, как ему кажется. У тебя найдутся приятели, которые согласятся поработать на меня?

– Знаю пару-тройку любителей приключений. Спрошу их.

И они пошли, смеясь, как напроказившие дети.

Беременна.

Никаких сомнений.

Стоило целительнице произнести это слово, как все прояснилось. И усложнилось.

Одна-единственная ночь. Вот уж не думала не гадала, что такое может произойти со мной. Однако произошло, и я, раздутая, как тыква-горлянка, сижу в моей крепости к югу от Таглиоса и пишу Анналы, и гляжу на дождь, который льет вот уже пятый месяц, и мечтаю снова спать на животе или на боку и ходить, не переваливаясь по-утиному.

Радиша окружила меня стаей женщин; они втихую смеются надо мной. Я пытаюсь вылепить солдат из их мужчин, едва ноги волочу после учений, а эти кумушки показывают на меня пальцем и судачат: вот, мол, почему женщины никогда не выбиваются в генералы. Трудно порхать как бабочка, когда живот тянет к земле.

Кто бы там ни прятался, в резвости ему не откажешь. Судя по рывкам да кувыркам, он готовится стать атлетом – бегуном на большие дистанции или борцом-профессионалом.

Что ж, в отведенный мне срок я уложилась. Почти все, что хотела внести в Анналы, уже там. Если верить женщинам, все мои страхи и сомнения напрасны, роды я переживу, и будет еще пять-шесть недель, чтобы восстановиться, прежде чем спадет вода и войско отправится в новый поход.

От Костоправа регулярно приходят письма, их перебрасывает через реку баллиста. В Дежагоре спокойно. Костоправ хочет присоединиться ко мне, а уж как я этого хочу! Помимо прочего, было бы легче переносить беременность. В тот день, когда вода в Майне сойдет и восстановится переправа, я устремлюсь на северный берег, а он – на южный.

Я полна радужных надежд, как будто моей сестрицы, вечно все портящей, вообще не существует. Она знает обо мне – ее вороны всегда здесь. Я их не гоню, пусть шпионят. Может, уймется наконец сидящий в ней дьявол.

А вот и Рам, прямо из бани. Видят боги, чем ближе роды, тем более странно он себя ведет. Словно это его дитя я ношу под сердцем.

Похоже, он боится, как бы не случилось со мной того же, что и с его женой и ребенком. Ведет себя как одержимый манией преследования. Постоянно озирается, кидается на любой звук. А входя в комнату, обшаривает все углы и темные места.

Для такого поведения имелась серьезная причина. Рам кое-что узнал, и это стоило ему жизни.

Он погиб, сражаясь со своими братьями-душилами, когда те пришли за моей дочерью.

Нарайяну конец. Он все еще где-то ходит, может быть, даже ухмыляется по своему обыкновению, но недолго ему осталось. Если до него не доберутся мои воины, которые разыскивают людей с несмываемыми красными пятнами на ладонях, то поймаю я. Он даже не подозревает, насколько я опять сильна. Из-под земли достану мерзавца и сделаю его святым душилой гораздо раньше, чем ему бы хотелось.

Зря я ему доверилась. Ведь не сомневалась, что у него свои планы. Всю жизнь меня предают. Но как я могла догадаться, что Нарайяна и его душил с самого начала интересовала не я, а дитя, растущее в моем чреве? Нарайян оказался превосходным актером.

Подонок ухмыляющийся. Вот уж обманник так обманник.

Я не успела даже подобрать имя для девочки, как они забрали свою Дщерь Ночи.

Мне бы следовало догадаться обо всем, когда меня ни с того ни с сего перестали мучить кошмары. То есть когда был совершен обряд посвящения. Ведь посвящали не меня. Я-то не изменилась. Меня так легко не пометишь.

Рам, хоть и обладал всего лишь желтым румелом, узнал, что душилы явятся за ней. Он прикончил четверых, если верить женщинам, а потом сам был убит Нарайяном. Шайка пробилась из крепости. А я все это время лежала без сознания.

Нарайян поплатится. Я вырву сердце из его груди и заткну им пасть его богине. Они даже не представляют себе, что их ждет.

Ко мне вернулась сила. Горе вам, Длиннотень, моя сестра, обманники и сама Кина, если ты посмеешь встать на моем пути.

Будет вам Год Черепов.

Я закрываю Книгу Госпожи.

По равнине гуляет неутомимый ветер. Что-то шепчет обширной, от горизонта до горизонта, россыпи бледно-серых камней, поет разбросанным тут и там глыбам. Он играет листьями и пылью, залетевшими сюда издалека, и шевелит длинные черные волосы на высохшем мертвеце, который пролежал здесь многие десятилетия.

Играючи ветер кидает в распяленный безмолвным криком рот лист, затем выхватывает его оттуда.

Глыбы, похожие на столбы, можно принять за останки древнего города. Но это будет ошибкой – слишком редко и хаотично они расположены. Ни одна не опрокинута и не разломана, хотя в некоторых за века ветер проточил глубокие выемки.

Когда встает и заходит солнце, в его лучах глыбы сверкают, словно золотые. Несколько недолгих минут на их поверхности светятся призрачные лики.

Для тех, кого помнят, это своего рода бессмертие. Ночью ветры утихают, и на плато Блистающих Камней воцаряется тишина.

Вести этот дневник мне присоветовал не кто иной, как Ворон. Но я сильно сомневаюсь, что он будет гордиться своей идеей, если сподобится однажды прочитать мою писанину. Потому как я здесь почти нисколько не привираю. Даже о лучшем моем кореше рассказываю правду и только правду.

Все мы не без греха. Что до Ворона, то он недостатками набит под завязку, изо всех дырок вываливаются. Но все же это отличный парень – для свирепого маньяка, в грош не ставящего хоть чужую, хоть свою жизнь. И если Ворон пожелает стать твоим другом, уж поверь, он жизнь свою положит за тебя. А дружба с тем, у кого три руки, а в каждой по ножику, дорогого стоит.

Моя фамилия Ящик. А имя – Филодендрон. За что спасибо мамане. Ворону я не рассказывал, почему пошел в армию. А причина проста: не мог я ужиться с сиволапыми вахлаками, которым ничего не стоит наделить свою дитятю таким вот имечком. У меня семь сестер и четверо братьев – это на тот момент, когда я в последний раз считал их по головам. И каждого назвали в честь какого-нибудь дурацкого цветка.