Я плелся вдоль высокого и длинного дома, последнего по этой улице. Я видел его с жилой стороны, перебегая от подъезда к подъезду, теперь нужно было пройти обратно к автобусной остановке. С лицевой стороны дом был прекрасен: с кучей магазинчиков, кафе, парапетами и фигурными арками, с застекленными лоджиями и фасадом странной формы. Обожаю такие дома, они всегда рождают в голове всякие интересные сюжеты, а когда все это накладывается на подходящую музыку – мне не хватает только футуристического приложения на телефон, которое бы записывало мысли и образы со скоростью их думания. Они были достойны очень многого. Когда я их сочинял, я почти чувствовал, как великие зодчие литературы улыбаются мне с небес и роняют скупую слезу, которая все равно не долетает до земли, потому что сгорает в атмосфере, что не мешает мне чувствовать ее душой – чувствовать и надеяться, что смогу когда-нибудь бросить эту чертову расклейку, эту каторжную работу, мою извечную кару, горбящую и убивающую меня день за днем, ради чего-то большего. Нет, забудем о том, что я украл деньги у того мужика и решил бросить эту подработку, так же как забудем о том, что она меня не горбит и не убивает, а, наоборот, поддерживает физическую форму. К чему портить драматичный момент? Так вот, однажды я продам достаточно книг, чтобы купить жилище в одном из таких вот домов для среднего класса. Да, я заработаю неплохие деньги и когда-нибудь выйду на балкон этого дома, в халате и с сигарой в зубах, и начну читать свое новое произведение толпе обескураженных зевак. “Смотрите, смотрите, это Артуро Бандини читает вслух! Что ты читаешь, о великий Бандини?”, “Его зовут вовсе не Бандини…”, “Это всего лишь аллюзия на персонажа романов его любимого писателя, идиот! Так мы чтим его память!”, “О, Дева Мария Гваделупская, да он ведь читает что-то из нового, неопубликованного… Скорее записывайте, глупцы, эта запись будет стоить миллионы!”, “Эй, это мой диктофон, смерд, а ну отдай!”, “Сам отдай, пес помойный, ты недостоин записывать слова великого”, “Смотрите, глядите, он уходит… Ах вы бестолочи низкоуровневые, вы расстроили писателя!” Потом я вернусь и швырну им листы с новой рукописью, и они будут вырывать их друг у друга из рук, пока от листов не останется ничего, и так и не узнают, что мудрый я предвидел такой исход и заранее издевательски напечатал на листах полную бессмыслицу, дабы обессмыслить и их глупую жадность и фанатизм. Ну и все в таком духе. А на следующий день обо мне напишут в газете. “Великий писатель читает и швыряет рукопись из окна безумствующим поклонникам”. Весь утренний номер раскуплен подчистую уже к девяти утра, когда я еще сплю… Я все так ярко себе представил, что даже очнулся. И понял, что эта замечательная картина – там, в потенциальном будущем, а я? Я был тут, на остановке, ждал единственного автобуса, который шел в нужную сторону, чтобы потом выйти на конечной и сесть в еще один автобус, который доставит-таки меня домой. Ох, сколько же пьяных гопников нужно обокрасть, чтобы получить возможность бросать с этих балконов хоть что-нибудь? Настроение испортилось.

Настолько испортилось, что, выйдя на конечной, я решил сперва прогуляться вдоль берега канала и немного развеяться, не думая о писательстве и не строя никаких планов. Просто медленно иди по наклонившимся и выщербленным плитам берега, старик, вдыхай вечерний воздух и ни о чем не думай. У тебя всегда есть музыка и твой город. Не так уж и важно, станешь ли ты великим писателем, или великим расклейщиком, или великим грабителем – никто никогда не отберет у тебя твой разум, твои мысли и чувства. Ты – хозяин своей жизни. А жизнь… прекрасна! Разве ты не чувствуешь этого в воздухе, в уханье ночной птицы, в свежести почему-то еще не замерзшей воды, в скрипе снега под ногами, в каждом своем движении? Жизнь только началась, и ничто тебя еще всерьез не беспокоит, в твоей жизни еще не было серьезных потрясений, все самые сильные моменты, как плохие, так и хорошие, еще впереди, а пока ты свободен от переживаний, ужасов, боли и печали, пока ты еще молод душой – наслаждайся этим.

Я остановился и взглянул в воду. В этом месте она была удивительно чистой. Это место – небольшой участок набережной, лестница прямо в воду, огороженная двумя высокими плитами и возвышающимися над ними деревьями, сейчас укутавшими ветви в снег. Свет от фонарей, расставленных вдоль дорожки, еще долетал сюда, и отражения деревьев четко виднелись в воде, как будто они росли там – по ту сторону водной глади, в странном перевернутом мире, темном и удивительном. Я вдруг почувствовал дежавю. Когда-то я словно уже стоял в таком же или очень похожем месте… Или буду стоять… Я был словно другим человеком, по крайней мере, так оно ощущалось. Из глубин (да какие к черту глубины? Тут метра три, не больше!) вод доносился еле слышимый голос. Он звал меня к себе – приглашал сделать шаг, ступить в воду и оказаться в том месте, которое я только что представил, обещал, что оно реально, и что меня ждет удивительное приключение. Я видел свое отражение, и оно странным образом троилось, а потом… Я буквально на секунду увидел в воде очень много всего. Того, что происходит сейчас, Того, что еще должно произойти. Ту секунду, что я это помнил и понимал, мне было страшно, но вот уже я отступаю от воды, совершенно не в состоянии сказать, что только что видел. Но шел назад, к остановке, с ощущением какой-то пустоты, образовавшейся внутри, будто какая-то часть меня все же вняла голосу из глубины и шагнула вперед. И теперь мне нужно эту пустоту заполнить чем-то еще. Чем-то, что я еще не до конца осознаю. Оно где-то близко, и уже скоро случится, но что это будет? Добро оно мне принесет или зло? Парень, спокойно, ты просто постоял у воды и тебе что-то там померещилось… Нет, не так, и я знаю это. Что-то изменилось сегодня, и мне даже страшно подумать о масштабе этих перемен.

Мне очень повезло – я почти не ждал своего автобуса, и доехал домой за двадцать минут, уже отчасти забыв о случившемся у канала. Мать была на ночном дежурстве, отец уже спал, так что я тихо вошел и устало сел ну кухонный стул. В тарелке, накрытой миской, я обнаружил макароны с мясом, в который раз улыбнулся этой предусмотрительной заботе и за пару минут уничтожил все содержимое тарелки. Вытряхнул из рюкзака в мусорку все оставшиеся объявления, я даже поленился отправить отчет о сегодняшней расклейке. К черту, сегодня я рекламировал вас бесплатно. Каким-то образом мысли снова вернулись к писательству; раздеваясь, я обнаружил на голове кепи, купленное сегодня вечером. Со злобой я швырнул пижонскую вещицу на кресло. Ты на девятнадцать баксов отсрочила час моего триумфа, глупая шапка, ты наказана!

Я лег спать, и снились мне совершенно невероятные сюжеты, достойные авторучки лучшего прозаика на свете. Утром я их в муках забыл.

В этот раз я решил взять тяжеловооруженного пешего рыцаря-копейщика – в узком пространстве при подходе к вражеской мельнице у него было преимущество перед болванами с мечами и булавами, которыми там особо не намашешься. Когда наш отряд снова добрался до этого злополучного места, я успел пронзить копьем троих пехотинцев и одного рыцаря, прежде чем какой-то ублюдок с ником “adolf1488” бесцеремонно попросил меня подержать пару стрел в животе. Ну ничего, я и не должен был дожить до конца этого штурма, моя задача была в том, чтобы расчистить путь остальному отряду. Я всегда выбирал самопожертвование вместо выживания – какой-то тревожащий рефлекс. И как эти макаки распорядились преимуществом, которое я предоставил им своей смертью? Они застряли в проходе, потеряли в суматохе еще двоих, а потом опять ломанулись в лоб, вместо того, чтобы под прикрытием стрел обойти опасное место по боковому проходу в одном из альковов. Разумеется, у выхода из коридора их уже ждали и утыкали всех еще до того, как мои тупоголовые напарники поняли, что происходит. Хотелось бы мне верить, что все это были просто школьники или грудные младенцы, но чисто статистически…