как и раньше, стало доподлинно известно, что, кроме имеретинского князя, имя которого значится на фурьерском ярлыке, на корабле должна находиться еще другая знатная персона, причем заботливо старались ее скрыть, так, чтобы ее не увидели и не узнали служащие курфюрста. Но, как было замечено, эта персона только около 11 часов ночи перебралась с корабля в жилище, и ей там перед всеми другими оказывалась особая честь и уважение»[765].

Итак, Петр с 11 часов вечера 7/17 мая поселился в Кенигсберге в одном из двух занятых волонтерами домов[766] на Книпгофской Долгой улице. Удостоверившись окончательно, что в числе приехавших в Кенигсберг находится московский царь, курфюрст послал его приветствовать, не нарушая его инкогнито, своего церемониймейстера Бессера и старался оказывать ему всевозможные знаки внимания: предложил к его услугам свою кухню и погреб, прислал ему свою серебряную посуду. При Петре назначен бы состоять камер-юнкер Принц, или Принцен[767], молодой человек (23 лет), любезный, открытый, чрезвычайно красивый собою, хорошо образованный, как нельзя более пришедшийся по душе Петру. Все эти любезности заставили Петра открыться ранее, чем он предполагал это сделать, и 9/19 мая он обратился к курфюрсту с просьбой назначить час, чтобы посетить его инкогнито. Свидание было назначено в тот же вечер. «Около 10 часов вечера, — рассказывает тот же Геемс, — выйдя из задней двери своего помещения, царь был отвезен в карете курфюршеского обер-президента (первого министра) Данкельмана, запряженной всего парой лошадей, в сопровождении нескольких придворных кавалеров, следовавших пешком, и введен по малой лестнице к г. курфюрсту, который встретил его у дверей внутренних покоев и обнял. Затем они оба сели, разговаривая на голландском языке, которым царь отчасти владеет, и выпили несколько стаканов венгерского вина. Затем царь, пробыв у г. курфюрста почти полтора часа, возвратился домой»[768].

Тайные венецианские агенты в Кенигсберге, донося венецианскому послу в Вене о приезде царя со свитой из 20 московитов в Кенигсберг, сообщали ему, между прочим, подробности этого свидания царя с курфюрстом. «В субботу (8/18 мая), — пишет один из них, — царь оставался инкогнито, не выдаваясь ничем среди других, хотя можно было заметить, что все другие относились к нему с почтением. В воскресенье (9/19 мая) утром он приказал сказать его курфюршеской светлости, что он решил было сначала не открываться ранее приезда своего посла, но что любезность, оказанная ему его курфюршескою светлостью, не позволяет ему скрываться более и что он желает видеть его курфюршескую светлость, но инкогнито. Условились, что он может это сделать вечером в 9 часов, что он и сделал, также только в сопровождении трех главных господ и одного переводчика, отправившись в замок в присланной за ним карете частного лица, и он (сперва) вошел запросто со своею свитой в апартамент его курфюршеской бранденбургской светлости, при котором находились только принц Гольштейн-Бек, обер-камергер, обер-президент и обер-гофмар-шал. Оба государя при встрече обнялись, сели в кресла и беседовали более полутора часов, так как царь довольно хорошо объясняется по-голландски; они выпили бутылку доброго венгерского и высказали взаимно большую дружбу. Его курфюршеская светлость титуловал царя царским величеством, а тот называл его царем (? qui luj rendit cefuy de Czar). Царь простился около 11 часов, снова обнял его курфюршескую светлость и ретировался также без малейших церемоний».

В донесении другого агента сообщается, что переговоры о свидании велись князем Черкасским, который был послан к обер-президенту и был представлен последним курфюрсту, и приводятся другие детали и подробности эпизода. За царем была послана карета обер-президента; государи выпили шесть стаканов венгерского. Этому агенту удалось — и он ссылается на слова обер-президента фон Данкельмана — узнать также и содержание разговора царя с курфюрстом, которое он и излагает. «Этот разговор, — читаем в донесении, — насколько рассказывает г. президент, был о разных предметах, и главным образом о мореплавании, к которому царь имеет особую склонность; имея только малые тридцатипушечные суда, он высказал желание отправиться в другие страны посмотреть самые большие корабли и в заключение поблагодарил его светлость за присланных ему бомбардиров, в особливости обозначая имя и способности каждого из них. Его светлость осведомился у него, хорошо ли он устроился и доволен ли он помещением и содержанием, о чем сам он (царь) приказывал, на что он отвечал на голландском языке: „Я не забочусь об еде и питье, слово дороже всего этого“. Его светлость также спросил, позволительно ли ему (курфюрсту) будет отправиться в Московию; царь по этому поводу высказал большое удовольствие с особливым желанием, чтобы курфюрст совершил это путешествие. Затем последняя здравица была за тех, которые с большим пылом ведут войну против турок, как, по его словам, ведет он, пройдя ради этой цели сто лье пешком во главе своих войск. На этом окончив свидание, царь простился. При этом со стороны курфюрста никого не было, кроме принца Гольштейнского, генерал-комиссара, президента, маршала и обер-камергера»[769].

На другой день, 10 мая, вечером курфюрст также запросто хотел отдать царю визит; но он отложил это посещение и просил курфюрста позволить ему сохранять свое инкогнито. Геемс заканчивает свое донесение сообщением, что Петр собирается пробыть некоторое время в Кенигсберге вместе с посольством, которое ожидают со дня на день, и неизвестно, отправится ли он от курфюрста к императору; что, как рассказывал обер-президент Данкельман, царь питает особую симпатию к императору, а также к другим европейским государям, но не расположен к французам и туркам[770].

12 мая царь посетил загородный замок Фридрихсбург, обозревал укрепление, арсенал и церковь. «Позавчера я имел честь с комендантом Фридрихсбурга сопровождать царя вокруг этой крепости, в арсенал и местную церковь», — пишет от 14/24 мая кто-то из лиц, находившихся тогда при царе вместе с комендантом. Письмо попало в руки тайного венецианского агента и в выдержке было сообщено венецианскому послу Рудзини. «Он все осматривал, говорил обо всем с большою проницательностью, сработал кое-что в арсенале, что показывало его наклонность к военному искусству. Он отличался чрезвычайной физической силой. Осмотр закончился выпивкой с ним в помещении коменданта, и царь, найдя там портреты курфюрста и государыни, быстро узнал портрет его курфюршеской светлости курфюрста и, пристально вглядываясь в портрет курфюрстины, спросил, похожа ли она на нем. Затем он спросил портрет его светлости покойного курфюрста, но его там не было». В другом подобном же письме, датированном из Кенигсберга тем же числом 14/24 мая и также попавшем в руки венецианских агентов, сообщается о первых днях пребывания царя в этом городе и приводится описание его внешности,