свойств характера и вкусов: «Он хорошо сложен, высок ростом, но не очень опрятен в одежде; довольно рассудителен, но время от времени обнаруживается в его действиях что-то варварское. На прошедших днях он за столом сильно побил кулаком одного из своих придворных, который не сразу выпил за здоровье его курфюршеской светлости. До сих пор нельзя сказать с уверенностью, куда направится его путь. Говорят, что он поедет посмотреть войска в Брабант. Его посольство, которое еще не прибыло сюда, должно ехать в Вену. Есть малонадежный слух, что и он отправится туда же, но более всего он желает видеть Венецию и Амстердам ради морского дела. Он так увлечен мореплаванием, что не желает путешествовать иначе как водою. Эту ночь он спал на маленькой яхте, а сегодня станет на якоре перед домом его курфюршеской светлости, называемым Фридрихсгоф, построенном на берегу Прегеля. Если бы у него сегодня не постный день, он приехал бы обедать к его светлости (!)… Говорят, что он заказывает в Кенигсберге немецкое платье как для себя, так и для свиты, чтобы его менее узнавали во время путешествия»[771].

Сохранился документ, показывающий, чем Петр, так тщательно охраняя свое инкогнито, занимался в Кенигсберге в ожидании посольства, а затем и после его прибытия. Это — аттестат, выданный ему главным инженером прусских крепостей подполковником Штейтнером фон Штернфельдом, присланный царю уже впоследствии, по возвращении его в Москву. «Я, Генрих Штейтнер фон Штернфельд, — читаем в аттестате, — Священной Римской империи благородный дворянин, его пресветлости курфирста Бранденбургского над главною и полевою артиллериею благоучрежденный подполковник, над всеми крепостями Прусского княжества верховный инженер, свидетельствую, что предъявитель сего московский кавалер, именем господин Петр Михайлов, в минувшем году был здесь, в Кенигсберге, благоизволил дать мне знать, что желает он изучить огнестрельное искусство, в особенности метание бомб, каркасов и гранат, под моим руководством и наставлением. Я тем охотнее согласился удовлетворить его желание, что видел в нем высокопохвальное рвение к столь необходимому искусству, которым опытный офицер может заслужить благосклонность высоких монархов, и при первом разговоре с немалым удивлением заметил, какая понятливая особа ищет моего содействия. Начало предвещало доброе исполнение, и я тем ревностнее, без потери времени, как здесь, в Кенигсберге, так и в приморской крепости Пилау, ежедневно благоупомянутого господина Петра Михайлова не только в теории науки, но и в практике частыми работами собственных рук его обучал и упражнял; в том и другом случае в непродолжительное время к общему изумлению он такие оказал успехи и такие приобрел сведения, что везде за исправного, осторожного, благоискусного, мужественного и бесстрашного огнестрельного мастера и художника признаваем и почитаем быть может, в чем сим свидетельством явственно и непреложно удостоверяю. Посему ко всем высшего и низшего звания, всякого чина и состояния лицам обращаю мое покорнейшее, подданнейшее, послушнейшее служебное и приятное прошение — того прежде помянутого господина Петра Михайлова признавать и почитать за совершенного, в метании бомб осторожного и искусного огнестрельного художника, и ему, во внимание к его отличным сведениям, оказывать всевозможное вспоможение и приятную благосклонность; за что я со своей стороны буду признателен. Для подлинного удостоверения сие свидетельство я подписал собственною рукою и наивяще укрепил своею фамильною шляхетною вислою печатью. Дано в Кенигсберге в Пруссах, 2 сентября 1698 года»[772].

Лейбниц, очень интересовавшийся путешествием Петра, в письме к одному из придворных герцога Антона-Ульриха Вольфенбюттельского, но предназначавшемся собственно для герцога от 31 мая (ст. ст.) из Ганновера сообщил некоторые подробности о пребывании Петра в Кенигсберге в ожидании послов и некоторые черты его характера, черпая сведения из тех известий, которые приходили в Ганновер. «Что касается царя, — пишет он, — то по последним донесениям ему в Кёнигсберге продолжают оказывать все возможные почести, насколько позволяет его инкогнито. Курфюрст угощал его в увеселительном доме. С ним кушали: курфюрст, маркграф, князь Гольштейн-Бек, обер-президент, его брат кригскомиссар и немногие другие. Царь был очень весел и очень свободно со всеми говорил.

Он отзывался с одобрением о мягкости, господствующей в этих странах, и порицал жесткости, своей страны. В течение нескольких часов он прогуливался с курфюрстом в саду. Услышав нескольких гобоистов, он начал играть, и было заметно, что он кое-что усвоил. Он также бил в барабан лучше, чем это делал в Вольфенбюттеле граф Книпгаусон. Он отличается большой любознательностью и живостью, препятствующей ему оставаться спокойным. Вот почему было так трудно снять с него портрет, впрочем, это удалось, и изображение довольно похоже. Когда один из его дворян довольно тяжко провинился, он ему сказал: если бы мы были в Московии, тебе бы был кнут, но здесь мы в стране мягких нравов, и я тебя прощаю. Наконец, прибыли трое из его послов»[773].

VI. Путь посольства от Либавы до Кенигсберга

Оставим на некоторое время Петра в Кенигсберге за его усердными занятиями по высшему курсу артиллерии, который он проходил под руководством фон Штернфельда, и проследим движение посольства из Либавы, где с ним расстался царь, к Кенигсбергу. Посольство выехало из Либавы 4 мая с теми же церемониями, какие ему оказывались и при встрече, и в этот день добралось береговой дорогой до Нидербартау[774]; 5 мая прибыло в местечко Руцау, где оставалось и весь день 6 мая и откуда посылало в город Мемель дворянина Романа Брюса с подьячим Никифором Ивановым известить о своем прибытии мемельского губернатора. Посланные в тот же день, 6 мая[775], вернулись к послам и сказали, что губернатора в Мемеле нет, живет в Ко-ролевце (Кенигсберге), а без него «город приказан» полковнику Кригеру. В Мемеле они видели присланных от курфюрста для приема послов Рейера Чаплица и переводчика Бергена и им о приеме посольском говорили, и те обещали все, что надлежит к приему посольскому, исполнять с радостью. 7 мая послы двинулись из Руцау[776], миновали польское местечко Паланки (Поланген) и в местечке Мержицы, принадлежащем курфюрсту Бранденбургскому, были встречены переводчиком Бергеном, сказавшим им, чтобы изволили ехать к Мемелю, а близ Мемеля примет их Рейер Чаплиц, который действительно и встретил послов за полмили от города. Отрекомендовавшись послам, Рейер пригласил ехать в город и объявил, что дворы в городе, где им стоять, готовы. Послы, высказав благодарность, продолжали путь в карете герцога Курляндского, в которой ехали из Митавы «для того», как замечает «Статейный список», «что мемельские кареты были плохи». Въезд в Мемель (7 мая) состоялся с обычными в таких случаях для посольства почестями: по обе