«Петр Пахарь» – это подтверждение возрождения таинства, заключавшегося в том, что небесного царства может достигнуть каждый, но через любовь и жертвенность.

В последних строках своей работы, переписанных незадолго до своей смерти, – никто точно не знает, когда он умер и где похоронен, – пугающей схизмой христианского мира и рассматривавших Петра как апостола, которому Христос доверил свою церковь, Ленгленд страстно воззвал к единению всех христиан:

Несмотря на понимание отношения своих соотечественников к церкви, которое он прекрасно видел со своей низкой позиции в священной армии обездоленных и отверженных, он понял то, чего не понял Уиклеф, нужду человечества в Божьем руководстве, «ибо духовенство есть хранитель под началом господа небесного». Его заключительным словом был отказ от отчаяния и вера, которая каким-либо образом, несмотря на злоупотребления и раскол, поиски истины и христианских добродетелей, закончится победой:

Всего лишь на некоторое время после вступления на престол нового короля, в надежде, возбужденной новым царствованием, раздоры, разделявшие правителей королевства, были прекращены. Уильяму Викенгемскому вернули все его церковные владения и доходы, Питера де ла Мара выпустили из замка Гонта в Ноттингеме, а Гонт лично, ненавидимый всеми герцог Ланкастера, помирился с лондонцами, продемонстрировав свою преданность и добрую волю, упав на колени перед мальчиком королем и прося его простить жителей за их мятежное поведение против него. Проехав из Тауэра по ликующим улицам со своим товарищем по нарушению городских вольностей, лордом Перси, маршалом со своей стороны, он нес меч Curtana на коронационной церемонии юного короля, «прекрасного, как новый Авессалом»[457]. «Это был день радости и счастья, – писал хронист, – давно ожидаемый день возобновления мира и законов страны, долгое время находившихся в загоне из-за слабости старого короля и алчности его придворных и слуг». Спустя три месяца на церемонии открытия нового парламента в октябре 1377 года, герцог встретил обвинения своих врагов речью, в которой он объявил, что никто из его предков не был предателем, но все они были достойными и преданными людьми, и что было бы странным, если бы таковые и нашлись, ибо ему есть что терять и гораздо больше, чем кому-либо другому из подданных королевства.

Хотя при этом из-за подозрений, которые имели отношение к Ланкастеру, он отошел от основного руководства делами, совет регентов, который управлял страной вместо него, вскоре оказался в большом затруднении. Война все более вела к катастрофе. Потеря власти на море и вражеский контроль Ла-Манша все портил. Остров Уайт был захвачен и оккупирован французской армией; Фоуэй, Плимут, Мельком Регис, Пул, Гастингс, Рай и Грейвсенд были разграблены и сожжены. Рыболовецкий флот Ярмута был разбит, устье Темзы, которое должно было охраняться бонами и приором Льиса, который руководил ополчением восточного Эссекса против французских захватчиков, находилось под угрозой захвата врагами. Когда спалили Грейвсенд, был такой переполох, что лондонские ворота были усилены опускающимися решетками и навесными башнями (барбаканами), а также через реку была протянута цепь, соединившая две наскоро построенные башни для защиты Пула и двух десятков небольших бухточек и причалов, расположенных вдоль северного берега Темзы, через которые и осуществлялась вся торговая деятельность столицы. Даже внутренние города, подобно Оксфорду, были приведены в состояние боевой готовности к защите.

При этом никакого нашествия так и не случилось, если не считать обычные набеги шотландских разбойников на Нортумберлендские долины. Мастерство английского населения южного и восточного морских побережий и эстуариев, кормившегося за счет моря, и довольно долгое время используемых в целях континентальных захватов, мало-помалу самовозродилось. Когда французский транспорт появился в Саутгемптонских водах, губернатор, сэр Джон Арундель, вышел в море на лодках вместе с лучниками и изгнал его. А раздраженный захватом шотландцами, французскими и испанскими пиратами купеческого конвоя рядом со Скарборо, богатый лондонский зеленщик и член парламента по имени Джон Филпот[458] снарядил на свои собственные средства эскадрон и выиграл дело в проливе, вернув большинство из потерянного добра и захватив пятнадцать испанских кораблей и их шотландского командующего.

Ибо хотя Англия больше и не обладала верховенством, заставлявшим ее бояться, на уровне местной власти здесь не было недостатка в отважных сердцах. Сэр Хьюго Колвли, тот «кто не спал на своем посту», и чей послужной список начинался с битвы при Креси, вышел морем из Кале, сжег Булонь и разграбил ярмарку в Этапле. Когда в 1378 году бретонцы восстали против своего правителя из династии Валуа, а десант, посланный им на помощь, был остановлен намного превосходящими французскими силами, старый флибустьер, действовавший в качестве адмирала, заставил хозяина своего корабля повернуть назад, чтобы спасти своих людей, «отказавшись со своей обыкновенной храбростью уходить, пока он не увидит, что все другие люди находятся в безопасности». Его изображение в полном вооружении все еще покоится на великолепной коллегиатской церкви, которую он основал в Банбери на те деньги, которые добыл в войнах. Его друг и товарищ, чеширец сэр Роберт Ноллис, служивший лейтенантом у младшего сына Эдуарда III Томаса Вудстокского, также покрыл себя славой, совершив летом 1380 года марш из Кале в Бретань по старому и хорошо знакомому маршруту через Артуа, Шампань и Луару, и тем самым сохранив армию от катастрофы при осаде Нанта.

При этом новая Бретонская война не принесла Англии никаких выгод, кроме разочарований и расходов. Попытка Джона Гонтского захватить Сен-Мало не удалась, в то время как атлантический шторм зимой 1379 года отправил ко дну экспедицию под командованием сэра Джона Арунделя[459]. В следующем году умер французский король, чья политика вознесла его страну из бездны поражений, в которой она находилась, а также умер и великий солдат дю Геклен, который своей фабианской тактикой побил противника его же оружием. При этом хотя и ни одна из стран – а обе они теперь управлялись несовершеннолетними королями – больше ничего не могла с этого получить, война продолжалась, в основном потому, что не было никого, кто бы мог положить ей конец. Папство, которое могло бы сыграть свою традиционную роль посредника, было разделено схизмой, французский папа Клемент поддерживал Францию, а итальянский папа Урбан – Англию. Каждый поносил сторонников своего противника и преследовал собственные цели в этой войне, рассматривал ее как крестовый поход против Антихриста.