«Из армии, — записывал в дневник 8 ноября, сторонник кадетов, московский обыватель, — несутся мольбы, жалобы и стоны самого страшного содержания: «Медлить больше нельзя. Не дайте умереть от голода. Армия Северного фронта уже несколько дней не имеет ни крошки хлеба, а через 2–3 дня не будет и сухарей»… «Люди больны, раздеты, разуты и обезумели от нечеловеческих лишений»»[2803].

К этому времени военное министерство, министерство внутренних дел и продовольствия разработали меры по обеспечению правительственных продовольственных чиновников вооруженными отрядами, что бы, по словам американского историка П. Холквиста, заставить российских граждан выполнять свои «государственные обязанности»[2804]. «Почти независимо от смены режима, на протяжении ноября и декабря квартирмейстер армии продолжал приказывать квартирмейстерам различных фронтов отправлять воинские команды с фронта в распоряжение этих (губернских продовольственных) комитетов»[2805].

Однако и они оказались бессильны получить хлеб. И в этом не было ничего необычного, замечал видный представитель деловых кругов А. Бубликов, «как показывает опыт карательных в деревни экспедиций во время Великой французской революции…, мужик предпочитает умирать, а хлеба не отдает»[2806].

* * * * *

Наследство, которое досталось большевикам от царского и Временного правительств, наглядно демонстрирует динамика хлебозаготовок (Гр. 14). Если в 1915 г. среднемесячное задание по заготовкам было выполнено на 168 %, в 1916 г. — на 133 %, то в 1917 г. — только на 53 %[2807]. В продовольственном отношении, как и в финансовом, большевикам досталась полностью разоренная страна, стремительно катящаяся в пропасть голодной смерти и погромного хаоса.

И это притом, что урожая 1917 г. было достаточно для обеспечения всех нужд города и армии, при сохранении уровня потребления деревни на уровне 1910 г.[2808] Однако на деле город умирал от голода, а деревня в тоже время наоборот — расцветала:

Гр. 14. Заготовки хлебов к квартальному заданию, в %[2809]

Город

15 января 1918 г. Ленин телеграфировал в Харьков С. Орджоникидзе с мольбой «хлеба, хлеба и хлеба!!! Иначе Питер может околеть…». Критичность сложившегося положения, характеризовал, тот факт, что второй человек в государстве, после Ленина — Троцкий 31 января был назначен главой Чрезвычайной Комиссии по снабжению и транспорту. Весной нехватка продовольствия достигла смертельно опасного предела, в городах северной полосы России разразился голод. «Хлебный паек в Петрограде доведен был в это время до одной восьмой фунта (~50 г.) на человека. Выдавалась тоненькая плитка плохого темного хлеба с примесью, напоминающая по размеру кусочек шоколада»[2810].

«Голод… с каждым днем становится все более и более угрожающим, — подтверждал в мае французский дипломат Л. Робиен, — В Петрограде норма хлеба сейчас 45 граммов в день, причем хлеба из соломы. Три дня его не давали вовсе, а на четвертый его заменили 45 граммами подмороженной картошки… В различных местах прошли стихийные митинги, красногвардейцы стреляли в рабочих. Между властью и рабочими, как когда-то между царем и его народом, встала кровь»[2811].

«Голод в Петрограде начался и растет с грозной силой, — писал в те дни М. Горький, — Почти ежедневно на улицах подбирают людей, падающих от истощения: то, слышишь, свалился ломовой извозчик, то генерал-майор, там подобрали офицера, торговавшего газетами, там модистку»; «Умирает Петроград как город, умирает как центр духовной жизни. И в этом процессе умирания чувствуется жуткая покорность судьбе, российское пассивное отношение к жизни»[2812]. Обращаясь к большевикам, Горький в отчаянии восклицал: «Парижскую коммуну зарезали крестьяне, — вот что нужно помнить рабочему. Вожди его забыли об этом»[2813].

В мае-июне большевики с трудом подавили голодные рабочие манифестации в Сормове, Ярославле, Туле, Нижнем Тагиле, Белорецке, Златоусте… 4 июня советник германской миссии в Москве К. Ризлер сообщал своему министру: «За последние две недели положение резко обострилось. Надвигается голод и его пытаются задушить террором. Давление, оказываемое кольчужным кулаком большевиков, огромно. Людей спокойно расстреливают сотнями. Все это, само по себе, не так уж плохо, но уже не может быть никакого сомнения в том, что физические средства, которыми большевики поддерживают свою власть, иссякают. Запасы бензина для автомобилей подходят к концу, и даже латышские солдаты…, уже не являются абсолютно надежными — не говоря уже о крестьянах и рабочих. Большевики чрезвычайно нервничают и чувствуют приближение своего конца, и поэтому все крысы начинают покидать тонущий корабль.…»[2814]. Численность ВКП(б) в те дни уменьшилась в 2 с лишним раза — до 150 тыс. человек.

«Перед лицом голода, у городского населения только два выхода: гибель или общественный контроль, — приходил к выводу Г. Уэллс, — У себя в Англии мы вынуждены были ввести контроль над распределением продовольствия, мы вынуждены были подавить спекуляцию суровыми законами. Коммунисты, придя к власти в России, немедленно провели все это в жизнь… сделав, таким образом, самый необходимый шаг для преодоления царящего в стране хаоса…, в России это пришлось делать на основе не поддающегося контролю крестьянского хозяйства и с населением недисциплинированным и не привыкшим себя ограничивать. Борьба поэтому была неизбежно жестока»[2815].

Деревня

Состояние деревни в марте 1918 г. М. Горький передавал из своего разговора с одним из крестьян: «самое интересное и значительное — буржуй растет… И такой, знаете, урожай на него, как на белый гриб сырым летом. Мелкий такой буржуй, но — крепкий, ядреный… Да, вот как вышло: социализм родил буржуя! Конечно — много разбито и ограблено, однако, награбленное пока еще не ушло из России, а только распределилось среди большего количества ее жителей. «Буржуя» стало больше на земле нашей, и я говорю вам, что хотя это и мелкий, но очень крепкий буржуй — он себя покажет!»[2816]

«У крестьян сытый вид, и я сомневаюсь, что бы им жилось много хуже, чем в 1914 г., — подтверждал Г. Уэллс, — Вероятно им живется даже лучше. У них больше земли, чем раньше, и они избавились от помещиков. Они не примут участия в какой-либо попытке свергнуть советское правительство, так как уверены, что, пока оно у власти, теперешнее положение сохраниться. Это не мешает им всячески сопротивляется попыткам Красной Гвардии отобрать у них продовольствие по твердым ценам. Иной раз они нападают на небольшие отряды красногвардейцев и жестоко расправляются с ними. Лондонская печать раздувает подобные случаи и преподносит их как крестьянские восстания против большевиков. Но это отнюдь не так. Просто-напросто крестьяне стараются повольготнее устроиться при существующем режиме»[2817].

«Крестьянам, — подтверждал в разговоре с У. Черчиллем Б. Савинков, — принадлежала теперь вся земля. Они убили или прогнали прежних владельцев. Сельские общины