Каладин чувствовал, что все не так просто. Моаш был на том балконе между бурей и едва не случившимся падением короля.

– Я поспрашиваю. – Сигзил поднялся.

– Нет, – быстро проговорил Каладин. – Я сам. Никому об этом ни слова. Посмотрим, что мне удастся обнаружить.

– Ну ладно, – согласился Сигзил и кивнул на стену. – Сможешь это повторить?

– Опять опыты? – спросил Каладин с тяжелым вздохом.

– Время есть. Кроме того, сдается мне, Камень хочет увидеть, как ты упадешь лицом вниз.

– Ха!

– Ладно, – покорился Каладин. – Но мне придется осушить часть сфер, которые мы используем для освещения. – Сферы были сложены небольшими группами на слишком чистой земле. – Кстати, почему вы очистили это место от мусора?

– Очистили? – переспросил Сигзил.

– Ну да. Не стоило двигать останки, даже если это просто кости. Они…

Он умолк, когда Сигзил поднял сферу и протянул руку к стене, демонстрируя то, что ускользнуло от внимания Каладина. Глубокие борозды в тех местах, где был содран мох, отметины на скале.

Ущельный демон. Один из грозных большепанцирников прошел здесь, огромным телом сметая все на своем пути.

– Я и не думал, что они так близко подбираются к военным лагерям! – выдохнул Каладин. – Наверное, нам не стоит какое-то время посылать парней на тренировки, просто на всякий случай.

Остальные кивнули.

– Он уйти, – сказал Камень. – Иначе нас бы уже съели. Очевидно быть. Так что вернемся к тренировке.

Каладин кивнул, хотя воспоминание об этих отметинах преследовало его все время, пока он занимался.

Через несколько часов они вывели усталую группу бывших мостовиков обратно к казармам. Члены Семнадцатого моста, хоть и выглядели измотанными, казались живее, чем до того, как спустились в ущелья. Они еще сильнее воодушевились, когда добрались до своей казармы и обнаружили, что один из поваров, обученных Камнем, приготовил большой котел похлебки.

К тому моменту, когда Каладин и Тефт добрались до своей казармы, было уже темно. Там над похлебкой трудился еще один ученик Камня, а сам рогоед – вернувшийся чуть раньше Каладина – пробовал и критиковал. Позади Камня Шен складывал миски.

Что-то было не так.

Каладин остановился на границе света от очага, и Тефт замер рядом с ним.

– Что-то не в порядке, – сказал он.

Кэл согласился, окидывая людей взглядом.

Они собрались по одну сторону от костра – кто-то сидел, остальные стояли, держась вместе. Их смех был наигранным, позы – напряженными. Люди, которых обучили военному делу, использовали боевые стойки, когда им было не по себе. Что-то по другую сторону костра угрожало им.

Каладин вышел на свет и обнаружил, что там сидит человек в опрятном мундире, опустив руки по бокам, склонив голову. Ренарин Холин. Странное дело – он слегка раскачивался вперед-назад, не поднимая глаз.

Каладин расслабился и, приблизившись, спросил:

– Светлорд, чем я могу вам помочь?

Ренарин вскочил и отсалютовал ему.

– Сэр, я хочу служить под вашим началом.

Каладин безмолвно застонал.

– Светлорд, давайте отойдем в сторонку. – Он взял худощавого принца под локоть и увел подальше от любопытных ушей.

– Сэр, – вновь заговорил Ренарин, понизив голос, – я хочу…

– Вы не должны называть меня «сэр», – прошептал Каладин. – Вы светлоглазый. Клянусь бурей, вы сын самого могущественного человека в Восточном Рошаре…

– Я хочу вступить в Четвертый мост, – перебил его Ренарин.

Каладин потер лоб. Будучи рабом, справляясь с куда более серьезными проблемами, юноша забыл о том, какую головную боль способны вызвать высокородные светлоглазые. Раньше он предполагал, что слышал самые нелепые из их смехотворных требований. Похоже, ошибся.

– Вы не можете вступить в Четвертый мост. Мы телохранители вашей собственной семьи. Что вы будете делать? Охранять самого себя?

– Сэр, я не буду помехой. Я стану усердно трудиться.

– Ренарин, не сомневаюсь в этом. Послушайте, с чего вообще вам взбрело в голову вступить в Четвертый мост?

– Мой отец и мой брат, – негромко объяснял Ренарин, на чье лицо падала тень, – они воины. Солдаты. Я не такой, если вы еще не поняли.

– Да. Что-то, связанное с…

– Физическим недугом. У меня малокровие.

– Это народное название для множества разных болезней, – заметил Каладин. – Чем вы на самом деле страдаете?

– Эпилепсией. Это значит…

– Да-да. Она спонтанная или симптоматическая?

Ренарин застыл во тьме:

– Э-э…

– Припадки вызваны каким-то повреждением мозга, – уточнил Каладин, – или просто случаются без особой причины?

– У меня это с детства.

– И насколько серьезны приступы?

– Да все в порядке, – поспешно пояснил Ренарин. – Дела не так плохи. Я не падаю на землю с пеной у рта, как все думают. У меня рука судорожно вздрагивает несколько раз, или я сам начинаю дергаться и не могу остановиться пару минут.

– Сознание не теряете?

– Нет.

– Видимо, что-то миоклоническое, – предположил Каладин. – Горьколист вам давали пожевать?

– Я… Да. Не знаю, помогает ли это. Дело не только в конвульсиях. Часто после припадков я очень сильно слабею. Особенно одна сторона тела.

– Хм, это следствие припадка. У вас когда-нибудь случалось устойчивое расслабление мышц, – к примеру, вы не могли улыбаться одной стороной лица?

– Нет. Откуда вы все это знаете? Вы же солдат?

– Я кое-что смыслю в полевой хирургии.

– И как с полевой хирургией связана… эпилепсия?

Каладин кашлянул в кулак.

– Ну, я понимаю, почему они не хотели, чтобы вы отправлялись сражаться. Я видел людей, чьи раны вызвали похожие симптомы, и лекари всегда освобождали их от военного долга. Светлорд, нет никакого стыда в том, что вы не годитесь для битв. Не каждому суждено воевать.

– Конечно, – с горечью проворчал Ренарин. – Мне все так говорят. А потом все снова возвращается к борьбе. Ревнители твердят, что всякое Призвание важно, однако что гласит их учение о посмертии? Что там идет большая война за Чертоги Спокойствия. Что лучшие солдаты в этой жизни прославлены в следующей.

– Если в посмертии действительно идет большая война, тогда я надеюсь попасть в Преисподнюю. Хоть там высплюсь. Как бы там ни было, вы не солдат.

– Я хочу им стать.

– Светлорд…

– Вам не нужно поручать мне ничего важного, – перебил Ренарин. – Я пришел сюда, а не в какой-нибудь другой батальон, потому что бо́льшая часть ваших людей занимается патрулированием. Если я стану патрулировать, мне не будет угрожать серьезная опасность, а мои приступы никому не навредят. Но я хотя бы смогу поглядеть и почувствовать, что это за жизнь.