– «Скользкая кошка», – ответил я.

«Скользкая кошка». Откуда мне было знать, что это приведет к кошмару среди высоких вод и визжащих ветров? Как я мог догадаться, что это имеет какое-то отношение к Бульвару Альфа-Ральфа?

Никакая сила в мире не затащила бы меня туда, если бы я знал.

Другие новоиспеченные французы добрались до кафе раньше нас.

Официант с пышными каштановыми усами принял у нас заказ. Я пристально посмотрел на него, желая понять, не лицензированный ли он гомункул, которому позволено работать с людьми, поскольку его услуги незаменимы. Но нет, он был роботом, хотя в его голосе слышалась старая парижская сердечность, а разработчики даже снабдили его нервной привычкой проводить тыльной стороной ладони по усам и бисеринками пота, выступавшими на лбу, прямо под линией волос.

– Мадемуазель? Месье? Пива? Кофе? Красное вино будет в следующем месяце. Солнце будет светить в пятнадцать минут и в половину. Без двадцати начнется дождь и будет идти пять минут, чтобы вы могли насладиться этими зонтами. Я уроженец Эльзаса. Вы можете говорить со мной на французском или немецком.

– Что угодно, – сказала Вирджиния. – Решай ты, Пол.

– Пива, пожалуйста, – сказал я. – Светлого пива нам обоим.

– Разумеется, месье, – ответил официант.

И ушел, размахивая перекинутым через руку полотенцем.

Вирджиния, щурясь, посмотрела на солнце и сказала:

– Хорошо бы дождь пошел прямо сейчас. Я никогда не видела настоящего дождя.

– Прояви терпение, милая.

Она повернулась ко мне и серьезно спросила:

– Что такое «немецкий», Пол?

– Другой язык, другая культура. Я читал, что их возродят в следующем году. Тебе не нравится быть француженкой?

– Нравится, – ответила она. – Намного больше, чем быть номером. Но, Пол… – И она замолчала, ее взгляд недоуменно затуманился.

– Да, дорогая?

– Пол, – повторила она, и это был вопль надежды из глубин ее сознания, направленный куда-то за пределы нового и старого меня, даже за пределы хитроумных замыслов создавших нас лордов. Я потянулся к ее руке.

– Можешь поделиться со мной, дорогая.

– Пол, – почти всхлипнула она. – Пол, почему все происходит так быстро? Это наш первый день, и мы оба чувствуем, что могли бы провести вместе остаток жизни. Должна быть какая-то свадьба, что бы это ни было, и нам следует найти священника, а я этого тоже не понимаю. Пол, Пол, Пол, почему так быстро? Я хочу любить тебя. Я тебя люблю. Но я не хочу, чтобы меня заставили тебя любить. Я хочу, чтобы тебя полюбила настоящая я. – По ее щекам текли слезы, хотя голос оставался твердым.

Тогда-то я и произнес неправильные слова.

– Не волнуйся, милая. Уверен, лорды Инструментария все правильно запрограммировали.

Услышав это, она разрыдалась, громко и безутешно. Я никогда не видел, как плачет взрослый человек. Это было странное, пугающее зрелище.

Из-за соседнего столика поднялся мужчина и встал рядом со мной, но я даже не посмотрел на него.

– Милая, – рассудительно сказал я, – милая, мы со всем разберемся…

– Позволь мне покинуть тебя, Пол, чтобы я могла стать твоей. Позволь уйти на несколько дней, или недель, или лет. Потом, если… если… если я вернусь, ты будешь знать, что это действительно я, а не какая-то программа, получившая указания от машины. Ради Бога, Пол, ради Бога! – И другим голосом спросила: – Что такое Бог, Пол? Нам дали слова, но я не знаю, что они означают.

Стоявший рядом со мной мужчина произнес:

– Я могу отвести вас к Богу.

– Кто вы? – спросил я. – И кто дал вам право вмешиваться? – Мы никогда не говорили так на старом общем языке; нас снабдили не только новым языком, но и темпераментом.

Незнакомец держался вежливо; он был французом, как и мы, но умел контролировать свои эмоции.

– Меня зовут Максимилиан Махт, – ответил он, – и раньше я был верующим.

Глаза Вирджинии вспыхнули. Она машинально вытерла лицо, не отрывая взгляда от незнакомца. Он был высоким, худым, загорелым. (Как ему удалось так быстро загореть?) У него были рыжеватые волосы и усы совсем как у робота-официанта.

– Вы спрашивали про Бога, мадемуазель, – сказал он. – Бог там же, где и всегда: вокруг нас, рядом с нами, внутри нас.

Это были необычные слова для человека с такой мирской внешностью. Я встал, чтобы попросить его уйти. Вирджиния догадалась о моих намерениях и сказала:

– Как мило с твоей стороны, Пол. Принеси ему стул.

В ее голосе слышалась теплота.

Механический официант принес два конических стеклянных стакана. В них была золотистая жидкость с шапкой пены. Прежде я никогда не видел пива и не слышал о нем, но отлично знал, каково оно будет на вкус. Я положил на поднос воображаемые деньги, получил воображаемую сдачу и дал официанту воображаемые чаевые. Инструментарий еще не решил, как обеспечить все новые культуры различными видами денег, а платить за еду и питье настоящими деньгами, само собой, было нельзя. Еда и питье были бесплатными.

Робот вытер усы, промокнул красно-белой клетчатой салфеткой пот на лбу и вопросительно посмотрел на месье Махта.

– Вы пересядете сюда, месье?

– Да, – ответил Махт.

– Мне обслужить вас здесь?

– Почему нет? – сказал Махт. – Если эти милые люди позволят.

– Очень хорошо, – произнес робот, вытер усы тыльной стороной ладони и скрылся в темных альковах бара.

Все это время Вирджиния не отрывала глаз от Махта.

– Вы верующий? – спросила она. – Вы по-прежнему верите, даже став французом, как и мы? Откуда вам знать, что вы – это вы? Почему я люблю Пола? Управляют ли лорды и их машины всем, чем мы являемся? Я хочу быть собой. Вы знаете, как быть мной?

– Не вами, мадемуазель, – ответил Махт. – Это слишком большая честь. Однако я учусь быть самим собой. Понимаете, – добавил он, повернувшись ко мне, – я пробыл французом уже две недели и знаю, какая часть меня является мной, а какая была добавлена в ходе нового процесса обретения нами языка и опасности.

Официант вернулся с небольшим стаканом на ножке, напоминавшим зловещий Землепорт в миниатюре. Жидкость в нем была молочно-белой.

Махт поднял стакан.

– Ваше здоровье!

Вирджиния смотрела на него с таким видом, будто вот-вот снова расплачется. Когда мы с Махтом отпили из своих стаканов, она высморкалась и спрятала носовой платок. Я впервые видел, чтобы человек выполнял акт сморкания, но это хорошо сочеталось с нашей новой культурой.

Махт улыбнулся нам обоим, словно готовился произнести речь. Выглянуло солнце, точно по расписанию. Оно создало вокруг Махта светящийся ореол, придав ему сходство с дьяволом или святым.