Однако первой заговорила Вирджиния.

– Вы были там?

Махт слегка поднял брови, нахмурился и очень тихо ответил:

– Да.

– Вы услышали слово? – вновь спросила она.

– Да. – Он выглядел мрачным и немного встревоженным.

– Что она вам сказала?

В ответ Махт лишь покачал головой, словно такие вещи не следовало обсуждать прилюдно.

Я хотел вмешаться, хотел выяснить, о чем идет речь.

Не обращая на меня внимания, Вирджиния продолжила:

– Но она что-то сказала?

– Да, – ответил Махт.

– Что-то важное?

– Мадемуазель, давайте не будем это обсуждать.

– Но мы должны! – воскликнула Вирджиния. – Это вопрос жизни и смерти. – Она так сильно стиснула руки, что побелели костяшки пальцев. Ее пиво стояло перед ней, нетронутое, и нагревалось на солнце.

– Хорошо, – произнес Махт, – вы можете спросить… Но не обещаю, что отвечу.

Я больше не мог сдерживаться.

– К чему все это?

Вирджиния презрительно посмотрела на меня, но даже ее презрение было презрением возлюбленной, а не холодной отстраненностью, как прежде.

– Пожалуйста, Пол, тебе этого не понять. Подожди немного. Что она сказала вам, месье Махт?

– Что я, Максимилиан Махт, буду жить или умру с девушкой с каштановыми волосами, которая уже помолвлена. – Он криво улыбнулся. – И я понятия не имею, что значит «помолвлена».

– Мы это выясним, – пообещала Вирджиния. – Когда она это сказала?

– Кто такая эта «она»? – крикнул я. – Бога ради, о чем вы говорите?

Махт посмотрел на меня и, понизив голос, ответил:

– Абба-динго. – Повернулся к Вирджинии и добавил: – На прошлой неделе.

Вирджиния побледнела.

– Значит, она работает, работает! Пол, милый, мне она ничего не сказала. Но сказала моей тете то, чего я никогда не забуду!

Я крепко и нежно взял ее за руку и попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась.

– Что она сказала? – спросил я.

– Пол и Вирджиния.

– И что?

Я едва ее узнавал. Она крепко стиснула губы. Это была не злость, а нечто иное, более ужасное. Напряжение. Полагаю, мы не видели ничего подобного тысячи лет.

– Пол, осознай простой факт, если сможешь. Машина сообщила той женщине наши имена – но сделала это двенадцать лет назад.

Махт встал так резко, что его стул опрокинулся, и официант поспешил к нам.

– Это решает дело, – сказал Махт. – Мы возвращаемся.

– Возвращаемся куда? – спросил я.

– К Абба-динго.

– Но почему сейчас? – спросил я.

– Она будет работать? – одновременно со мной спросила Вирджиния.

– Она всегда работает, – ответил Махт, – если зайти с северной стороны.

– Как туда попасть? – спросила Вирджиния.

Махт печально нахмурился.

– Есть лишь один путь. Бульвар Альфа-Ральфа.

Вирджиния вскочила. Я тоже.

Вскочив, я вспомнил. Бульвар Альфа-Ральфа. Это была разрушенная улица, висевшая в небе, словно призрачный след пара. Когда-то парадная магистраль, по которой спускались завоеватели и поднималась дань, теперь она была уничтожена, затеряна в облаках, недоступна человечеству на протяжении сотен веков.

– Я знаю его, – сказал я. – Он разрушен.

Махт промолчал, но кинул на меня такой взгляд, словно я был чужаком…

Побледневшая Вирджиния очень тихо сказала:

– Идем.

– Но зачем? – спросил я. – Зачем?

– Глупец, – ответила она. – Если у нас нет Бога, то хотя бы есть машина. Это единственная вещь в мире или вне его, которой не понимает Инструментарий. Быть может, она предсказывает будущее. Может, это не-машина. Она определенно из другого времени. Ты можешь ею воспользоваться, дорогой? Если она скажет, что мы – это мы, значит, мы – точно мы.

– А если нет?

– Значит, нет. – Ее лицо потемнело от скорби.

– Что ты хочешь сказать?

– Если мы – не мы, значит, мы лишь игрушки, куклы, марионетки, созданные лордами, – ответила она. Ты – не ты, а я – не я. Но если Абба-динго, знавшая имена Пол и Вирджиния за двенадцать лет до того, как все это случилось, если она скажет, что мы – это мы, мне будет плевать, предсказательная ли это машина, или бог, или дьявол, или еще что. Мне будет плевать, но я буду знать правду.

Что я мог на это ответить? Махт шел впереди, Вирджиния – за ним, а я замыкал процессию. Мы покинули залитую солнечным светом «Скользкую кошку»; когда мы выходили, начался легкий дождь. Официант, сейчас похожий на робота, которым он и являлся, смотрел прямо перед собой. Мы пересекли границу подземного уровня и спустились на скоростную автостраду.

Вышли мы в районе дорогих домов. Все они были разрушены. Деревья проросли в здания. Цветы бушевали на лужайках и в распахнутых дверях, пылали в лишенных крыш комнатах. Кому нужен дом на открытом пространстве, когда население Земли сократилось настолько, что города пустовали?

Один раз мне показалось, что я заметил семейство гомункулов, в том числе детей, смотревшее на меня, когда мы шагали по мягкой гравийной дороге. Возможно, лица, померещившиеся мне возле дома, были фантазией.

Махт молчал.

Мы с Вирджинией шли рядом с ним, держась за руки. Я мог бы радоваться этой странной экскурсии, однако ладонь моей спутницы крепко вцепилась в мою. Время от времени Вирджиния прикусывала нижнюю губу. Я знал, что для нее эта прогулка имеет большое значение; что это паломничество. (Паломничеством называли древний поход в какое-то могущественное место, очень полезный для души и тела.) Я не возражал против того, чтобы присоединиться к ним. Наоборот, они не смогли бы остановить меня, когда решили покинуть кафе. Но я мог не воспринимать это всерьез. Ведь так?

Чего хотел Махт?

Кем был Махт? Что за мысли посетили этот разум за последние две недели? Насколько он опередил нас в новом мире опасностей и приключений? Я ему не доверял. Впервые в жизни я испытывал одиночество. Всегда, всегда, до нынешнего момента, стоило мне подумать об Инструментарии, как на ум сразу приходил некий вооруженный до зубов защитник. Телепатия ограждала от всех опасностей, исцеляла все раны, помогала продержаться отведенные нам сто сорок шесть тысяч девяносто семь дней. Теперь все изменилось. Я не знал этого человека, но полагался на него, а не на силы, хранившие и защищавшие нас.

Мы свернули с разрушенной дороги на широкий бульвар. Мостовая была такой гладкой и плотной, что на ней ничего не росло, за исключением тех мест, где ветер нанес небольшие кучки почвы.