— Хочешь сказать, тебе оно нипочем?

— Нет, сэр, черт его побери, нет.

Внизу этой громадной деревянной преграды находилась дверь гораздо меньших размеров — в человеческий рост, через которую входили и выходили исследователи. У дверей стоял вооруженный часовой, который пропускал внутрь только тех, кто имел надлежащее разрешение. Работа в этом секретном помещении не имела никакого отношения к другой — первичной — функции хранилища, и девяносто процентов сотрудников не имели допуска на эту территорию, более того, не подозревали о том, что́ находилось в пещере.

По периметру Узла, между входами в другие пещеры, вдоль стен, были возведены сооружения, закрепленные на скальной породе. Они относились к первым годам существования хранилища — к началу 1960-х — и служили кабинетами для инженеров, комендантов, офицеров, координировавших работу над проектом. За многие годы в этих пещерах выстроили целый подземный городок — жилье, кафетерии, комнаты отдыха, лаборатории, магазины-автоматы, центр обслуживания автомобилей, компьютерные залы, даже почтовое отделение. Все эти помещения теперь были заняты военными и государственными служащими, которые работали здесь по контракту год или два. В помещениях было тепло и светло, имелись наружные и внутренние телефонные линии, кухни, ванные и множество других удобств. Эти сооружения с маленькими окнами и узкими металлическими дверями собирались из металлических панелей, покрытых голубой, белой и серой эмалью горячей сушки. Хотя колес у них не было, они немного напоминали выстроенные кругом жилые автофургоны или прицепы — поселение современных цыган, которые нашли уютное убежище в двухстах сорока футах ниже линии зимних снегов.

Отвернувшись от запретной пещеры с деревянными дверями, Лиленд прошел по Узлу к белому металлическому домику — кабинету доктора Майлса Беннелла. Лейтенант Хорнер покорно шагал рядом.

Позапрошлым летом Майлс Беннелл (которого Лиленд Фалкерк ненавидел) приехал в Тэндер-хилл, чтобы возглавить все научные исследования, связанные с событиями рокового июльского вечера. С тех пор он лишь три раза покидал хранилище — не дольше чем на две недели. Настоящая одержимость работой, а может, кое-что похуже.

В этот момент внутри Узла находились с десяток офицеров, солдат и гражданских; одни направлялись из пещеры в пещеру, другие стояли и разговаривали с коллегами. Лиленд, проходя мимо, оглядывал их, не в силах понять, кем нужно быть, чтобы согласиться работать под землей, не выходя на поверхность неделями, а то и месяцами. Им доплачивали тридцать процентов за тяжелые условия службы, но, на взгляд Лиленда, компенсация была ничтожной. Хранилище выглядело чуть менее гнетущим, чем маленькие, глухие клетушки Шенкфилда, но ненамного.

Лиленд считал себя в какой-то мере клаустрофобом. Находясь под землей, он чувствовал себя похороненным заживо. Будучи очевидным мазохистом, он должен был получать удовольствие от подобных неудобств, но именно этой разновидности боли он не искал и не мог наслаждаться ею.

У доктора Майлса Беннелла был болезненный вид. Как почти у всех обитателей Тэндер-хилла, от долгого нахождения под землей его лицо приобрело мучнистый оттенок. Черные курчавые волосы и борода подчеркивали белизну лица. В свете флуоресцентных ламп своего кабинета он казался настоящим призраком. Доктор вежливо поздоровался с Лилендом и лейтенантом Хорнером, но руки им пожимать не стал.

Это очень даже устраивало полковника. Он не водил дружбу с Беннеллом. Рукопожатие было бы актом лицемерия. К тому же Лиленд отчасти опасался, что ученый уже подвергся враждебному воздействию, что он уже не тот, кем кажется. На тот случай, если бы эта сумасшедшая, параноидальная вероятность реализовалась, он не хотел иметь никаких физических контактов с Беннеллом, даже мимолетных рукопожатий.

— Доктор Беннелл, — холодно сказал Лиленд резким тоном, с ледяным выражением на лице; то и другое всегда вызывало у собеседника боязливую покорность, — либо ваша работа по заделыванию дыры в системе безопасности выдает преступную некомпетентность, либо вы — тот самый предатель, которого мы ищем. А теперь услышьте меня, я говорю четко и ясно: на этот раз мы непременно найдем предателя, который отправлял поляроидные снимки. Больше не будет ни сломанных детекторов лжи, ни проваленных допросов. Мы выясним, не он ли выманил сюда Джека Твиста, и обрушимся на него с такой силой, что он пожалеет, что не родился мухой и не провел всю жизнь на конюшне, в куче навоза.

Майлс Беннелл улыбнулся с совершенно невозмутимым видом и сказал:

— Полковник, это было лучшее представление в стиле Ричарда Джекела[31] из всех, что я видел, но совершенно ненужное. Я не меньше вашего озабочен тем, чтобы найти утечку и ликвидировать ее.

Лиленд с удовольствием врезал бы как следует этому сукину сыну. Одна из причин, по которой полковник его ненавидел, состояла в том, что ублюдок был нечувствителен к любым угрозам.

Дом Кэлвина Шаркла находился в Эванстоне, на О’Бэннон-лейн, в приятном районе для людей среднего достатка. Отцу Вайкезику пришлось дважды останавливаться на заправках и спрашивать дорогу. Когда он добрался до пересечения О’Бэннон и Скотт-авеню, всего в двух кварталах от дома Шаркла, его завернул полицейский — дорогу здесь перекрыли две черно-белые патрульные машины и машина «скорой помощи». Тут же суетились телевизионщики с миниатюрными камерами.

Священник сразу понял, что чрезвычайная ситуация на О’Бэннон-лейн неслучайна и имеет прямое отношение к тому, что происходит в доме Шаркла.

Несмотря на холодную погоду и порывы ветра скоростью до тридцати миль в час, перед полицейским ограждением на тротуарах и газонах угловых домов собралась толпа человек в сто. Движение по Скотт-авеню замедлилось из-за любопытствующих, и Стефану пришлось проехать почти два квартала на угнетающе низкой скорости, прежде чем он нашел место для парковки.

Вернувшись в толпу и начав расспрашивать тесно стоявших зевак, отец Вайкезик обнаружил, что они по большей части дружелюбно настроены и странно возбуждены. Но почему-то ему стало жутковато. Обычные люди, вот только абсолютно бесчувственные, захваченные трагедией, разворачивавшейся на их глазах, словно та была таким же законным источником адреналина, что и американский футбол.

Это и в самом деле была трагедия, совершенно жуткая, отец Вайкезик понял это через минуту после того, как присоединился к толпе и начал задавать вопросы. Усатый мужчина, с лицом в прожилках, в клетчатой куртке и спортивной шапочке, сказал:

— Да ты что, господи Исусе, телевизор хренов не смотришь? — Он ничуть не ограничивал себя в выборе слов, потому что не знал, что говорит со священником: пальто и шарф Стефана скрывали одежду, выдававшую его занятие. — Черт побери, мужик, это же Шарк. Шарк! Шарк[32]. Так его называют. Этот парень опасный лунатик. Его со вчерашнего дня осадили в доме. Он уже пристрелил двух соседей и одного копа, а еще захватил двух заложников, и, если ты меня спросишь, я тебе скажу, что шансов у них не больше, чем у гребаной кошки на съезде доберманов.